Про Бабаку Косточкину-3, или Все ноги из детства - Анна Никольская

Людочка выстроил нас вокруг Владимира Людвиговича ровной заглавной буквой П и кивнул Владимиру Людвиговичу.

— Дорогие ребята! — сказал Владимир Людвигович мягким, как булочка, голосом. — Торжественную линейку, посвящённую Дню международной солидарности трудящихся, объявляю открытой!

Людочка с другими вожатыми отчаянно забили в ладоши, а за ними так сделали все остальные и я. Мы били в ладоши и улыбались, как смайлики в скайпе.

— Есть охота! — шепнул мне Тишка. — Людвиг бухтеть закончит — в столовку пойдём.

— Ага, беляшей ужасно хочется! — Мне и правда ужасно хотелось беляшей.

— …Наша школа приняла участие в четвёртой городской выставке-смотре «Учение с увлечением. Прогрессивные возможности-81»… — с упоением говорил своей булочкой Владимир Людвигович.

— Тебе карандашик подарить? — спросил Тишка.

— Нет… Зачем? — растерялся я.

— Губу наматывать! Вас в Москве, может, и беляшами кормят, а у нас тут каша. Если сильно повезёт, то пшённая.

— …Трудно переоценить значение сбора и переработки металлолома в масштабах страны и мирового сообщества в целом… — обворожительно улыбаясь, вещал Владимир Людвигович.

— А если не сильно повезёт? — насторожился я.

— Тогда из топора. — Тишка пихнул меня в бок и беззвучно рассмеялся.

Людочка погрозил ему кулаком.

— …Однако сбор макулатуры занимает особое место в жизни каждого пионера нашей страны… — При этих словах лицо директора посуровело.

— Началось.

— Тишка, кто это?

На Тишку таращилась какая-то девчонка, похожая на кильку в масле. Только у кильки глазки бусинками, а у девчонки были пуговками, навыкате.

— Светка Щиборщ. Она ничего — списывать даёт.

— По-моему, она того, в тебя влюблённая.

— А меня колышит? В меня, может, полшколы влюблённые, и?

Я посмотрел на Тишку с уважением. Он, конечно, красавец, на артиста какого-то даже вроде похож.

Не могу вспомнить на какого.

— А вон та — кто такая?

— Где?

— Рядом со Светофором. — Я кивнул на девчонку с рыжими каральками[1] над ушами.

Наши девчонки такие не носят, а зря. Хорошие каральки.

— Забудь! Это Алка Тюльпанская, она с большими ребятами ходит, — многозначительно сказал Тишка.

— …Дружина заслужила право носить это гордое имя пионера-героя своими хорошими делами, отличной учёбой и активным участием во всесоюзном марафоне по сбору макулатуры…

— Вочи у тебя ништячные!

Я опять не понял, что имел в виду Тишка. Но вида не подал.

— …Работать не покладая рук под говорящим лозунгом «Важно, хоть и бумажно!»…

— Котлы, говорю, здоровские. — Он покосился на мои часы.

— …Пролетарии всех стран, соединяйтесь! — вдруг гаркнул директор.

Время подходило к обеду.

На обед давали компот и макаронную запеканку.

— Удар по пищеблоку, — сказал мне на это Тишка.

А я раньше думал, запеканки бывают только творожные или картофельные. Ничего такая запеканка, есть можно. Хотя Тишку она уже заманала, как он выразился.

Мы с ним отсели подальше от всех, чтобы поговорить с глазу на глаз. Обсудить, что мы теперь со мной будем делать. Я ел и рассматривал на стенах картины: «Удмуртские комбайнёры», «Перспективный агроном», «Колхозник, будь физкультурником!», «Хлеб — всему голова», «Октябрята — дружные ребята» и многие другие.

— А ты живи у меня, — предложил Тишка. — Пока адрес не вспомнишь. А там, глядишь, во всесоюзный розыск тебя объявят. Знаменитым станешь!

— А родители?

— Ботинок с калошей в сад укатят на все праздники. А кнопка у бабушки.

Всё-таки классный он, Тишка. Мы, считай, с ним и не знакомы почти, а он… Я прямо чуть не прослезился — так мне от его слов стало приятно. Нет, правда.

— Тут не занято?

У нашего с Тишкой столика стояли Щиборщ и Тюльпанская с каральками.

— Не занято! — зачем-то крикнул я чужим голосом.

— Занято! — сказал Тишка обычным.

— Так занято или нет? — Тюльпанская смотрела на меня и, как мне кажется, что-то такое про меня знала. Чего не знал даже я.

Я, по-моему, весь покраснел. Чувствую, щёки горят. Это что со мной такое творится непонятное?

— Вам столов мало? — спросил Тишка, как мне показалось, очень по отношению к Тюльпанской невежливо.

— Какой ты, Барашек, невежливый, — озвучила мои мысли Тюльпанская и уселась со своим подносом за наш стол. — А вот братик у тебя очень даже симпатичненький.

Тюльпанская стала меня разглядывать.

Братик? Это она про меня, что ли? Симпатичненький?!

Я не люблю, когда меня кто бы то ни было разглядывает, когда я ем.

Я уткнулся поглубже в запеканку. Внутри у неё оказались рожки, а снаружи даже не знаю что. Меня вдруг очень заинтересовал этот вопрос, и я принял холодный и отстранённый вид. Чтобы Тюльпанская больше меня не разглядывала. Но есть я уже не мог, потому что у меня в горле застрял кусок.

— Что с тобой, Костя? — спросила Светка Щиборщ. — Тишка, твоему брату плохо, кажется.

Кусок стоял у меня в горле намертво.

Я попробовал его проглотить, но чуть не сломал себе шею. Тогда я стал пучиться глазами у меня медленно проплыл лозунг: «Если любят труд ребята, значит, это октябрята».