Художница из Джайпура - Алка Джоши

Как же он меня отыскал? В письмах я умоляла Маа и Питаджи простить меня за то, что ушла от Хари, но из осторожности не сообщала свой адрес. Даже когда послала им деньги на билеты до Джайпура, велела спросить на вокзале Малика, который и отведет их ко мне. Однако Малик сказал, что на вокзале никто его не спрашивал. Неужели родители отправили Хари, чтобы тот вернул меня домой? Неужто они до сих пор сердятся на меня? Простят ли они меня когда-нибудь?

Не зажигая верхний свет, я подошла к окну и выглянула на улицу. Под манговым деревом у дома напротив в темноте белела дхоти. Биди описала красную дугу. В столь поздний час в нашем квартале обычно ни души. Служанка миссис Айенгар сказала, что видела Хари несколько минут назад. Значит, это он. Надо придумать, как встретиться с ним подальше отсюда.

Заслышав на лестнице тихие шаги другого жильца миссис Айенгар, мистера Панди, я открыла дверь. Он шел в задумчивости и вздрогнул, заметив меня.

– Добрый вечер, миссис Шастри. – Пухлые губы его медленно расплылись в улыбке. Обращенные вниз внешние уголки глаз придавали его лицу доброе и терпеливое выражение – завидные качества для учителя музыки. Длинные волнистые волосы падали ему на плечи. Порой я представляла, как он с женой лежит в постели и его волосы на подушке переплетаются с ее волосами.

– Намасте, сагиб. – Я приветственно сложила руки, чтобы унять дрожь. – Как ваши уроки?

– Зависит от ученика, – улыбнулся мистер Панди.

– На торжестве в честь бракосочетания дочери Гуптов Шила Шарма пела великолепно. И все благодаря вам.

– Наи-наи, – он негромко рассмеялся и коснулся мочек, чтобы отпугнуть завистливых духов. – До Латы Мангешкар Шиле еще далеко. – Он занимался с Шилой с раннего детства, и по его скупым рассказам я поняла: Шила осознает, что талантлива, а потому ленится и задается. И если не будет стараться, вряд ли когда-нибудь сравнится с легендарной певицей – вопреки тому, что я наплела Парвати.

– Как здоровье миссис Панди?

– Великолепно, спасибо.

– Мистер Панди, будьте так добры, окажите мне услугу. – Я понизила голос, и он подошел ближе, чтобы расслышать мои слова. Я достала блокнотик, вырвала страницу, набросала записку и протянула мистеру Панди. Он взял ее, глядя мне в глаза.

– Напротив дома сидит мужчина. Курит биди. Не могли бы вы отнести ему эту записку? Негоже мне встречаться с ним наедине… – Я осеклась, потупилась и отступила на шаг.

Мистер Панди откашлялся.

– Конечно-конечно. Сейчас?

– Если вас не затруднит.

Он поднял руку, покачал головой.

– Нисколько.

И спустился по лестнице.

Я бросилась к окну. Свет у меня не горел, и я выглянула на улицу, не опасаясь, что меня заметят. Внизу белела курта пижама мистера Панди. Он перешел через дорогу, замялся, но тут в нескольких шагах слева от него вспыхнула спичка, и он направился туда. Я выдохнула.

Сырая штукатурка, камень, цемент. Вот чем пахнет мой новый дом.

Пару часов назад я не стала заезжать сюда, чтобы проверить, как продвигается стройка. И вот в десять вечера, когда мне следовало бы приводить в порядок счета и готовиться к новому дню, я поджидаю Хари в своем недостроенном доме, сжимая в руке нож, которым срезаю растения и раскалываю семена.

Свет с улицы падает на мой дивный пол с мозаикой из шафрановых цветов, вьющихся листьев боте и вазы с женственными изгибами. Я вспоминаю Хази, Назрин и других куртизанок из Агры, которые показывали мне узоры из своих родных краев – Исфахана, Марракеша, Кабула, Калькутты, Мадраса, Каира. В Тадж-Махале, где я проработала три года после ухода от Хари и до переезда в Джайпур, я расписывала хной руки, бедра и спины жриц любви. Со временем мои узоры становились затейливее. Я рисовала персидского павлина в турецкой ракушке, превращала афганскую горную птицу в марокканское опахало. И когда мне наконец довелось придумывать узоры для пола в собственном доме, я создала рисунок такой же искусный, как мехенди, которыми некогда украшала тела тех женщин, и меня согревала мысль, что значение его известно лишь мне.

Шафрановые цветы означали бесплодие. Неспособность дать семя, как я оказалась неспособна зачать ребенка. Лев Ашоки[9] – символ нашей новой республики и моего честолюбия. Мне всегда хотелось большего, хотелось добиться всего своим умом, сделать своими руками: родители не верили, что такое возможно. Изысканные узоры у меня под ногами изготовил искусный мастер, который работал исключительно для дворца. А оплачивала я их продажей своих любовных масел, лосьонов, пасты для мехенди, но самое главное – мешочков с целебными травами наподобие тех, что я дала Самиру.

И Хари намерен все это отобрать?

Захрустел гравий под чьими-то ногами. Я робко провела пальцем по лезвию ножа.

Шаги замерли. Потом послышались снова и затихли у порога. Я застыла сбоку от двери, в темноте, часто дыша.

Дверь отворилась, и вошел Хари. Сзади его освещал фонарь, точно прожектор на сцене. Густые волнистые волосы закрывали лоб. Острый нос, мягкий подбородок, высокие скулы – практически красавец. Хари обвел глазами комнату и заметил меня.

Мы молча уставились друг на друга. Он скользнул взглядом по моему лицу, тонкому хлопковому сари, серебристым сандалиям. Я хотела было запахнуть сари плотнее, но удержалась.

Он приоткрыл рот, попытался выдавить улыбку.

– А ты все такая же красивая.

Он серьезно? Или, как прежде, сопроводит похвалу насмешкой?

Под мышкой у него зияла прореха, на груди темнели пятна от карри. Дхоти в пыли. Вдобавок у Хари наметился второй подбородок, хотя раньше он был толще. От него несло потом и дешевыми сигаретами.

Я не ответила, и он подошел к стене, восхищенно провел ладонью по штукатурке. Я поморщилась: мне не хотелось, чтобы он лапал то, что принадлежит мне.

Он уставился на мозаичный пол.

– Чье это? Кто здесь живет? Я думал… ты же вроде живешь в другом месте? С теми южанами?

– Мое. Я построила этот дом. – В моем голосе сквозила гордость.

Он нахмурился, недоуменно наклонил голову набок. Некогда мы обитали в однокомнатной хижине: его мать спала в передней ее половине, на кухне, среди кастрюль и сковородок, а мы с ним в задней, за занавеской.

Он прикрыл рот рукой, словно задумался.

– Неужели это ты построила?

Узнаю Хари. Он всегда считал, что я гожусь лишь вынашивать и нянчить детишек.

– Я заработала на все это. На дом. – И добавила, не удержавшись: – Ты в жизни столько не зарабатывал.

Глаза его недобро сверкнули. Он скривился.