Император вынимает меч - Дмитрий Колосов

Филиппу были приятны эти слова, но он великодушно решил разделить сладость победы.

— Всё это мои воины! Да и вы сделали немало! Я ж — меньше всех. Просто устроен мир так, что слава достается тем, кому отмеченным властью.

«Как и позор!» — подумал Арат, с прежней натянутостью улыбаясь.

— Но куда ты пропал?! — спохватился Филипп. — Мои слуги тебя обыскались! Я уже начал беспокоиться, не попал ли ты в лапы этолийских разбойников!

— Нет. Просто я не последовал за своими воинами, когда те ворвались в город. Стар я носиться, словно угорелый, по кривым улочкам. Еще шею свернешь! Когда стало ясно, что победа — за нами, я попросту свернул к ближайшему катагониону и начал праздновать эту победу.

— Ай да Арат! Старик, а проворнее нас, молодых, стоит только зайти речи о выпивке или о девках! — Филипп захохотал и посмотрел на Деметрия. Тот с готовностью поддержал царя, хотя по годам своим был ближе к Арату, нежели к юному македонянину. — Ну да ладно, пойдем! А не то мои ахиллесы уже истомились в ожидании килика несмешанного вина! Пойдем, Арат, отметим победу!

С этими словами Филипп ухватил ахейца под локоть и повлек его за собой.

Праздновать успех решили прямо за царским шатром — на свежем воздухе, благо ночь обещала быть теплой. Слуги положили на траву ковры, между ними — скатерти, заставив те драгоценной посудой. Виночерпий священнодействовал над огромным кратером, мешая вино в нем с ключевой водой, привезенной из лучшего в округе источника. Слуги зажигали и расставляли на медных треножниках трещащие факелы.

Расселись по пятеро на ковре. Филипп занял наибольший, тот, что был разложен подле шатра, усадив рядом с собою Арата, Деметрия, а также первейших министров — Апеллеса и Мегалея. Арат оказался между царем и Мегалеем, поприветствовавшим ахейца кривоватой гримасой. Не секрет — Мегалей терпеть не мог Арата. Как не мог терпеть предводителя ахеян и Апеллес. Даже Деметрий, несмотря него вздорный нрав, относился к старику куда дружелюбней.

Пир открыл сам царь. Дождавшись, когда слуги обнесут присутствующих кубками с вином, Филипп поднялся. Стоявший чуть позади великан-телохранитель поднял факел, заключив повелителя силуэтом в искрящийся нимб. Зыбкий свет ломал мельтешащими бликами безусое лицо Филиппа. Царская диадема в разверзнутом зыбким огнем полумраке походила на погребальную ленту, злобно комкавшую шевелюру повелителя македонян.

— Друзья мои! — голос царя был ломок, подобно теням, игравшим на его лице. — Мы отмечаем победу! Большую победу! Все мы, каждый… И мы, и каждый воин… — Филипп вновь сбился, но тут же нашел другие слова. — Каждый отдал все, что мог для этой победы. И наши стремления, собранные воедино, повергли врага, позволив нам насладиться плодами успеха. Тысячи рабов, груды золота и серебра — все это досталось нам в награду за доблесть. Враг трепещет при одном имени — македонянин! — тут Филипп вспомнил, что в его войске, помимо македонян, сражались еще и ахейцы, и иллирийцы, и наемники, собранные со всех Эллады. — И при имени ахеец! — прибавил он, возвышая голос. — И другие имена! Все они грозны ворам-этолянам. Так выпьем за то, чтобы мощь нашего оружия всегда была с нами и чтобы оружие не ржавело в ножнах и год из года плескалось в крови врагов!

— Да здравствует царь! — воскликнул Апеллес негромко, но так, чтобы расслышал Филипп и сидящие подле.

— Да здравствует! — подхватили все прочие.

Этики крики долетели до воинов, также праздновавших подле костров победу, и вернулись разноголосым эхом.

— Филипп!.. Царь!.. Македония!..

— Да здравствуем все мы! — великодушно не согласился царь. Филипп первым осушил кубок, побуждая прочих последовать его примеру. Жадные руки похватали с блюд куски пищи — простой и сытной — жареной оленины, баранины, говядины и зайчатины. Апеллес, натура сколь утонченная, столь и коварная, изящным жестом поднял с серебряного подноса небольшую, облитую винным соусом рыбку. Забегали слуги, вновь наполняя кубки.

— Теперь скажи ты, достойный Арат! — велел Филипп.

Арат поднялся. Свет факелов едва вырывал лица присутствующих, но Арат хорошо знал их — почти всех, ибо все они делали одно дело уже не первый год — с тех пор, как вознесся царь Клеомен, дерзкий и неуемный. Тогда Антигон ответил на жалобный призыв ахеян и привел на подмогу свое войско, положив конец притязаниям Клеомена, а заодно независимой воле всех греков. Ибо теперь этолийцы и спартанцы жестоко мстили обитателям Ахайи за их измену, и ахейцы были вынуждены повиноваться желаниям македонских владык, чтобы не быть перебитыми многочисленными и воинственными врагами.

Год из года ахейские полки ходили в бой под знаменами Антигона, а потом и Филиппа, поэтому-то Арат знал всех, кто собрались на пир подле царского шатра. С десяток македонских генералов, несколько ахейцев, в их числе и сын Арата, также Арат, муж известный покуда более славой отца, Деметрий из Фар… Здесь были друзья, здесь были враги, ненавидевшие старика Арата за то влияние, какое он оказывал на юного Филиппа, влияние, подрывавшее власть тех, кто желали направлять волю царя. Апеллес, Леонтий, Мегалей — всем им мешал Арат, все они жаждали занять место, какое нечаянно досталось ахейскому стратегу. Все…

Арат кашлянул.

— Я поднимаю этот кубок за тебя, царь Филипп, за наших воинов, за нашу победу и… За наше милосердие!

Пирующие насторожились.

— Милосердие — что ты хочешь этим сказать? — вкрадчиво спросил Апеллес.

— Лишь то, что мы должны быть милосердны к врагу, взывающему о милосердии. Не дело солдата — жечь города и обращать в рабство людей, близких нам по крови. Я всегда был первым врагом ахеян, но сегодня я подумал над тем, не пора ли нам объединить свои силы противу тех, кто угрожают самому существованию эллинов.

— Ты имеешь в виду римлян? — звонко спросил Филипп, уязвленный словами Арата. Ликующее настроение царя было подпорчено.

— Да! — ответил Арат.

— Не стоит беспокоиться по поводу высокомерных латинян! — встрял Ксенофан, друг Филиппа, исполнявший щекотливые поручения. — Римляне заняты Ганнибалом.

— Но рано или поздно они справятся с ним, и тогда настанет наш черед.

— Ну это еще посмотрим, кто с кем справится! — закричал захмелевший Филипп. За минувшие годы Филипп повзрослел, оперился, уверовал в свою исключительность. Он возомнил себя богом, приказал сравнивать с Дионисом. Кузнецы выковали шлем с внушительными рогами, теперь Филипп являлся на поле брани быкоподобным Дионисом. — Особенно, если я подам руку Ганнибалу-Пунийцу. Рим слишком дерзок, он посягает на земли, лежащие у пределов Македонии. Я подам ему руку, и она не будет милосердной. Не будет, Арат!

— Тогда выпьем за эту руку, царь, наследник александровой славы!

— За царя! За царя!

Осушив до дна. Арат перевернул кубок, плеснув остатнюю каплю прямиком на ковер. Потом он сел. Заключительные слова сгладили неловкое впечатление от речи Арата, но соседи, в их числе и царь, нет-нет да искоса поглядывали на ахейца. Друзья недоумевали, к чему Арату взбрело в голову в столь торжественную минуту заводить подобные речи, враги злорадствовали, полагая, что стратег накликал на себя скорую немилость. Мегалей, красавчик с коротко обрезанной бородкой и тонкими усиками, пошел еще дальше — он потянулся за куском мяса к блюду, стоявшему подле Арата, и, не донеся, оборонил этот кусок прямо на плащ ахеянина.