Террористка Иванова - Эдуард Володарский

— Какая судьба? Это все майор этот, Пилюгин. Сволочь. Я убью его, гада… — сказала с ненавистью Полина.

— Да я же сам виноват, Поля.

— В чем ты виноват? — вскинула голову Полина. — Что этого гада хотел убить? Да я бы сама его придушила… голыми руками!

— Не надо было к нему ходить… и не пойти не мог — обида всю душу сжигала. Он же, сволочь, нас за людей не считает. Помнишь, он извиняться приходил? Извиняется, а сам улыбается, да еще так брезгливо. Наворовал денег, сука, и в упор нас не видит. Они все такие… богатеи наши… Я тут в камере все думаю, на хера я в этой Чечне уродовался? Кого защищал? Вот приказал бы наш комдив — я бы их лично стрелял, и рука не дрогнула бы…

— Не надо об этом, Сашенька… таких, как мы, больше.

— Бедных всегда больше, — усмехнулся муж.

— Ну и ладно… и пропади они пропадом, сволочи эти…

Квадратное окошко в двери открылось, показалась физиономия сержанта:

— Закругляйтесь, граждане… пора!

— Люблю я тебя, Поля… — вдруг после паузы проговорил муж, и кадык на его заросшей шее дернулся вверх-вниз. — Так соскучился по тебе… так соскучился… Засну, а мне все снится, как мы с тобой… ну, сама понимаешь… — Он оглянулся на окошко в двери.

— И мне снится, Саша, — чуть улыбнулась Полина и согнутым пальцем коснулась уголков глаз. — Я тебя так люблю… мне без тебя — смерть, Саша… даже Витька не нужен… Мне, кроме тебя, никто не нужен…

— Ну-ка, прекрати это! Чтоб больше не слышал, — зло прервал муж, и его взгляд чуть ли не прожег Полину насквозь — она даже откинулась всем телом назад, испуганно посмотрела на него. — Витька и так калекой стал — ему теперь твоей заботы вдвое больше надо.

— Саша… Саша… я люблю тебя… — шептала Полина, и по ее лицу текли слезы. — Я без тебя жить не смогу, Саша…

Полина докурила сигарету до фильтра, и огонек обжег ей пальцы. Поморщившись от боли, она погасила окурок в пепельнице, поднялась и еще раз оглядела кухню. Ее взгляд остановился на большой застекленной фотографии улыбающегося майора Александра Иванова в парадной форме, с орденской колодкой на кителе. Угол рамки был перетянут черной траурной лентой. Точно такая же фотография была на кладбище.

Полина взяла бутыль с мутной жидкостью, поставила на пол у плиты. Потом взяла карандаш, ученическую тетрадку, села за стол и быстро что-то написала. Вырвала листок из тетради, свернула его несколько раз, сунула в карман плаща. Потом прошла в детскую и стала будить мальчика.

— Витюша… Витенька, проснись. Нам пора.

— Куда пора, мама?

— Я же говорила тебе, мы сегодня к дедушке Ивану поедем. Ты же сам очень хотел к нему в гости. И он меня все время спрашивал — почему я тебя не привожу. Вот и поживешь у него. Он столько компотов для тебя наварил…

Сонный мальчик поднялся с постели, стал неловко одеваться одной рукой. Полина принялась ему помогать, говорила торопливо:

— Поживешь у деда, там хорошо… речка рядом… Там намного интересней, чем в городе, правда?

— А в школу? — спросил Витька.

— Что в школу? — не поняла Полина.

— В школу как я ходить буду?

— Ну-у… я в школе договорюсь, чтобы тебе… отпуск… нет, чтобы каникулы… в общем, придумаем что-нибудь. В конце концов, там рядом большой поселок и тоже школа, совсем не хуже, чем здесь. И мальчишки в поселке — там же у тебя и друзья есть, правда? Ты же рассказывал мне.

— Андрюшка Кутепов и Юрка Каледин… — пробормотал Витька. — У Андрюшки лодка резиновая есть.

— Ну, вот видишь, как хорошо, — улыбнулась Полина.

Одев мальчика, Полина достала с антресолей в прихожей большую спортивную сумку и стала складывать туда вещи Витьки — маечки, трусики, штанишки, курточки. Копаясь в шкафу, он вдруг достала револьвер, бегло осмотрела его и сунула в карман летнего пальто, которое было на ней.

— Это папин? — вдруг спросил Витька.

— Папин… — вздрогнула Полина — она думала, что Витька не заметил револьвер.

— А зачем ты его с собой берешь?

— С чего ты взял? Я его просто в карман сунула, потом обратно положу.

— Дай посмотреть…

— Это взрослое оружие — нельзя, — строго ответила Полина, застегивая молнию на сумке. Разогнулась, посмотрела на Витьку с улыбкой: — Ну что, поехали?

— Сейчас сделаю тебе молоко с медом, — говорил Иван Витальевич и хлопотал у стола, двигая к Витьке большую вазу с грушами и крыжовником. — Вот, рубай пока… крыжовник такой сладкий уродился. Помнишь, в прошлом году он совсем несладкий был? Потому что лето холодное было. А теперь как мед сладкий… ты попробуй, попробуй, Витя.

— Витька одной рукой брал ягоды и ел, причмокивая.

— Ну что, сладкий?

— Да, очень, — улыбнулся Витька.

— Иван Витальевич, ну я поехала, пора мне, — погасив окурок в пепельнице, сказала Полина.

— Куришь ты, Полина, как сапожник, — поморщился Иван Витальевич, разгоняя рукой дым. — После тебя сутки выветривать нужно.

— Вот и выветривайте, — засмеялась Полина. — А я поехала.

— И когда ты нас навестишь?

— Договорились же — через неделю. Если что… — Она замялась. — Не волнуйтесь, я обязательно позвоню…

— Что значит позвонишь? — с тревогой посмотрел на нее дед. — Через неделю приезжай, и все.

— Хорошо, хорошо… — Полина поцеловала Витьку и пошла из кухни.

— Что ты задумала, Полина? — Тревога Ивана Витальевича росла.

— Да ничего я не задумала, — улыбнулась Полина. — Не скучайте тут без меня.

Витька сосредоточенно ел крыжовник и только мельком глянул вслед уходящей матери. Иван Витальевич сел напротив и с тревогой смотрел на мальчика, потом встал и ушел на кухню.

Вдруг с крыльца послышались частые шаги, и в кухню влетела Полина. Лицо растерянное, глаза — огромные, полные страха. Она бросилась к Витьке, порывисто обняла его, несколько раз поцеловала в глаза и щеки, потом сунула ему в карман курточки записку и тихо, быстро проговорила:

— Прочитай потом, Витенька… Ты только не сердись на меня, сыночек. Ты все поймешь и простишь меня! Только не сердись!

И быстро вышла. Витька смотрел ей вслед, ничего не понимая.

— Мама не говорила, куда собралась? — войдя в комнату, спросил дед.

— Нет… — покачал головой мальчик, продолжая есть крыжовник.

— А чего это она так с тобой прощалась?

— Она последнее время все время так. Плачет все время, а потом говорит: «Ты не будешь на меня сердиться?»

— А почему ты должен на нее сердиться?

— Не знаю… Мы часто на могилку папы ездим… почти каждый день…