Особый отдел - Татьяна Михайлова

– Все хорошо, – говорила она, еле шевеля прокушенными губами, – все хорошо, я теперь сама пойду, я здорова.

И действительно, вид у нее был измученный, но почти счастливый.

– Третий раз приезжала, больше не придет, – это сказал мне один из помощников Германа, оказавшийся рядом. – А тебе что тут надо, ты, вроде, не одержимый?

– У меня жена, – я запнулся, подбирая слова, и выпалил то, что сказал тот встреченный мной старик, – бесноватая. Можно мне ее сюда привезти?

– Вези, здесь все такие, сам видел. Здесь трижды надо побывать, тогда точно поможет.

И я привез Веру туда, три раза водил ее на отчитку. Что там с ней творилось – я не могу даже вспомнить, мне страшно и сейчас. И, в конце концов, она снова стала человеком и полностью излечилась от своего недуга. Вера превратилась в прежнюю любимую мной женщину, но не надолго. Болезнь сильно подорвала ее здоровье и через полгода моя жена умерла здесь, в Озерном, в том старом доме, которого больше нет. Жизнь моя словно остановилась – Веры не было, с работы меня уволили. Видимо, кто-то пронюхал, куда я возил лечить жену, и доложил начальству. Я остался совсем один и решил, что теперь единственное, что мне нужно сделать в жизни – это попытаться в меру сил помочь несчастным, приходящим за помощью в тот старый дом. Я снова поехал в тот город и встретился с Германом.

– Оставайся, – сказал мне он, выслушав мою историю, – людей приходит все больше и больше, помощники нужны.

И я стал помогать ему, переселился в этот город. Так прошло почти семь лет. Однажды он попросил меня съездить в один из небольших городков на севере страны, чтобы кое-что привезти оттуда. Сам Герман был уже очень стар, слабел с каждым днем, но отчитку проводил регулярно. Я поехал, сделал все, что он просил и в последний день перед отъездом стал свидетелем хорошо знакомой мне сцены. На площади перед гостиницей билась в припадке девочка лет семи, но то, что это был не простой припадок, я увидел сразу. Она билась о брусчатку, вопила хриплым мужским басом и выкрикивала чудовищные ругательства. Ты не представляешь, Денис, насколько это страшно – видеть одержимого черной тварью ребенка. Рядом стояли ее родители – отец и еще кто-то из его спутников пытались поднять девочку, мать рыдала, стоя рядом на коленях. Я кинулся к ним и начал говорить те слова, которыми Герман обычно начинал отчитку. И это помогло – я даже не ожидал, что у меня так хорошо получится – припадок прекратился не сразу, но кричать она перестала немедленно. Нам удалось поднять ее и унести с площади. Отец девочки попросил меня не уходить, но я торопился на поезд и уже собрался идти, как люди, бывшие рядом с ним приказали мне оставаться на месте. И тут я понял, что, как вы это называете, крепко вляпался. Отец девочки уже в те времена был влиятельным и занимающим высокий пост человеком. А эти его то ли сослуживцы, то ли телохранители стерегли меня до тех пор, пока не появился их начальник.

– Как вы это делаете? – спросил он меня после слов благодарности.

Мне пришлось рассказать ему о Германе, о том, что случилось когда-то со мной и моей женой – разговор у нас получился долгим.

– Слова? – удивился он, – только слова и ничего больше?

– Конечно, – я повторял не раз слышанную от Германа фразу, – эти слова и есть оружие, в них важна каждая буква!

Человек, назовем его Чиновник, очень внимательно выслушал меня, еще раз поблагодарил и попрощался. На его машине меня отвезли на вокзал – оказывается, по его звонку задержали отправление поезда! И я вернулся назад. Чиновник приехал к нам через неделю, и уже после первой же отчитки стало понятно, что девочка здорова. Она снова стала обычным ребенком – веселым и любопытным, ничего в ее облике не говорило о том, что ее разум был помутнен. Чиновник уехал, а примерно через месяц умер Герман. В полном отчаянии я вернулся сюда, устроился работать сторожем и ждал, когда закончится моя жизнь. Но однажды к дому подъехала машина, и вышедший из нее спортивного телосложения человек в отличном костюме представился помощником Чиновника, ставшего к тому времени еще более крупной фигурой, и предложил мне поехать с ним. Отказаться я не мог, и сел в машину. Меня привезли к неприметному двухэтажному зданию в центре города, и скоро я оказался в небольшом кабинете.

– Зачем я вам понадобился? – это был мой первый и единственный вопрос. Ответ застал меня врасплох – поднявшийся очень высоко по служебной лестнице Чиновник просил меня о помощи:

– Я могу довериться только вам, я знаю, что вы пережили, и что знаете то, чего не видят многие. Их стало много, слишком много людей, похожих на одержимых, но таковыми не являющимися. Они делают то, что человек делать не должен по своей природе, мне кажется, что-то руководит ими, заставляет действовать особенно жестоко и извращенно.

По его приказу принесли бумаги, которые нельзя было читать без содрогания. Фотографии преступников напомнили лица некоторых несчастных, приходивших за помощью в тот дом, но все же отличались чем-то неуловимым. Я понял, что бессилен и попытался отказаться:

– Я не смогу помочь вам, я многого не знаю. Герман делал это данной ему силой, у меня же ее нет. Сначала нужно узнать о том, что заставляет людей превращаться в чудовищ и попытаться лечить таких одержимых.

А в то, что человек будут действовать так по своей воле, я не верил уже тогда.

– У вас будет все, что понадобится. Архивы, библиотеки, нужные специалисты – в вашем распоряжении. Я не требую немедленных результатов – постарайтесь нащупать хотя бы путь, по которому нам надо идти. О любых своих предположениях, догадках, гипотезах немедленно сообщайте мне. Начинайте с завтрашнего дня. Для вас приготовлена квартира в городе, – Чиновник все уже решил, и отказ мой, кажется, просто не расслышал.

Так я поселился в том особняке и посвятил все свое время поиску и сбору информации о том, что могло бы помочь мне решить задачу. Я много, очень много читал медицинской и религиозной литературы, как нашей, так и переводной, иностранной. Мне приходилось часто видеть больных, страдающих шизофренией или эпилепсией, пойманных убийц и маньяков, и просто больных, кричащих звериными голосами людей. Что-то было схожее в их облике – мимике, выражении лица и глаз, поведении. При взгляде на человеческие лица мне чудилось, что кто-то смотрит оттуда на наш мир их глазами и кривится в уродливой гримасе. Но все же различие было, но мне никак не удавалось уловить – в чем именно.

Однажды я приехал в одну довольно известную в нашем городе психиатрическую больницу. Уже тогда по распоряжению Чиновника меня информировали обо всех, «нетипичных» с точки зрения медиков или сотрудников спецслужб случаях. Меня привели в палату, где находилась вновь поступившая женщина, и я увидел, как начинается приступ у одной из таких одержимых – тогда их всех поголовно объявляли сумасшедшими и лечили традиционными методами. Она стояла, раскачиваясь, посреди палаты и, подняв лицо к потолку, завывала. Мне удалось различить только несколько слов: «Уйди, уйди, не трогай меня, отпусти…» Потом она упала на пол и принялась рвать на себе одежду и царапать в кровь лицо и грудь. К ней подбежали санитары, а я вдруг словно прозрел: эта женщина пыталась бороться с тем, кто захватил ее разум! Да, у нее не было сил, но она пыталась! А те, другие – нет, они словно срастались с проклятой проникшей в них сущностью и действовали по ее приказу. В этом-то и была разница между одержимыми! Тем, кто желал избавиться от страшной незримой власти, можно было помочь, вторые же были безнадежны. И хуже всего было то, что одержимость вторых проявлялась только в одной форме – они уничтожали людей, проявляя при этом невиданную ранее жестокость и изобретательность. О своем открытии я доложил Чиновнику, и он сразу понял весь ужас ситуации, в которой мы оказались: