Зловещий рубеж - Сергей Иванович Зверев

рослого танкиста. На каждый его вопрос старались выкрикнуть подсказку, как прилежные ученики.

– Если в колючки? – гудел богатырь.

– Ползти и кусачками резать, – выкрикнул кто-то из толпы, застывшей возле заготовленных бревен.

– Она высотой под метр, под пулеметом не встанешь, – тут же осек кто-то из солдат.

– Вот! – шлепнул тяжелую чурку на наваленные горизонтально палки старшина. – А танк порвет эту немецкую паутину! И дальше можно идти свободно. Танк как камень, все развалит, снесет. Но и вам, мужики, помочь надо, чтобы в яму он не завалился.

– Вот это у вас театр военных действий, – сощурился Петр Максимович, в уголках глаз спряталась улыбка. Какой молодец этот крепкий танкист. – Принимайте новеньких, взводные. Потом построение на обед, полевая кухня прибыла. Командирам взводов отчитаться о готовности плавсредств.

Смущенный появлением офицера, Василий Иванович с усердием взялся перевязывать веревкой свежие, еще влажные бревна, чтобы потом стянуть всю конструкцию в плот. Завьялов кивал в такт доклада подчиненных, а внутри все горело от стыда. Правильно все делает этот широкоплечий могучий вояка, сначала объяснить все надо, научить тактике, приемам рукопашного боя. Когда рядовые будут понимать, как обойти каждое препятствие, зачем нужны те или иные действия в атаке, тогда не будет этой дороги из изуродованных тел, оторванных конечностей, обломков винтовок, брошенных пулеметов, что тянется за его спиной уже три года. Но времени нет на учебу и объяснения, винтовку или автомат в руки – и вперед в бой. Сначала отступали, теперь атакуем, а штрафники, нет, не штрафники… люди все так же громоздятся кровавой горой на каждом километре отвоеванной земли. Особенно они, рядовые штрафной роты, которых бросают на самые страшные плацдармы прямо под огонь противника, где их ждет верная смерть. Ни шагу назад – по личному приказу Сталина. Награды, форма, письма из дома – для нормальных солдат, а у них только один шанс получить послабление за свои преступления – искупить вину кровью.

Год назад при стычке с агитатором роты у Петра после тяжелой атаки не выдержали нервы, и он разразился упреками: где же оружие, где техника, теплая одежда для фронтовиков? От обвинения в саботаже за крамольные речи его спас командир, срочно перекинув Завьялова, офицера Красной армии, командовать странным сборищем преступников, дезертиров, бывших зэков. Пару месяцев лейтенант ходил мрачнее тучи, даже не пытаясь запомнить фамилии своих бойцов, относясь к ним, ему тогда казалось соответствующе, как к людям второго сорта. Тем более после каждого боя состав роты мог смениться больше чем наполовину, ибо бойцы погибали на очередной высоте или береговом укреплении. Взамен присылали вагоны с новыми осужденными сержантами, старшинами, рядовыми.

Но бойцы послушно шли по его приказу в атаку, дрались отчаянно, иногда практически голыми руками, в минуты отдыха уступали командиру теплое место у печки. И незаметно для себя перестал Петр Максимович обращаться к ним с официальным «товарищи», часто удивляясь, какой же малости достаточно, чтобы оказаться в его воинской части. От назойливых попыток политрука роты обсудить статью и политическую благонадежность новоприбывших солдат ротный командир отмахивался, больше переживая, прибудет ли сегодня полевая кухня или опять его солдатам придется тянуть на сухарях с салом. И ныло у командира внутри от досады, когда рассказывал он своим бойцам о предстоящем наступлении. Солдаты внимательно, а кто вполуха, слушали приказы ротного, у которого внутри все скручивало от мысли, что через несколько часов у некоторых бойцов окаменеют лица, а их застывший взгляд уставится в небо или уткнутся солдаты холодным лбом в землю.

«Хорошо, что на сон приходится мало времени, но потом после войны наверняка мертвые солдаты будут сниться каждую ночь. После войны… Сколько ей тогда будет? Сейчас Лиде семь лет, школьница уже», – мелькнуло в голове и тут же отдало такой острой иглой в сердце, что Петр Максимович еле удержался на обмякших ногах, лишь махнул командирам взводов, чтобы вели личный состав на обед. Никогда не позволял он себе такие мысли: думать о доме, о погибшей во время артобстрела жене, о дочери Лиде, попавшей после ее смерти в детдом. Не думал, даже когда двое суток удерживали, обороняясь от немцев, железнодорожный мост, чтобы не допустить подрыва важного объекта.

«Как заговорили о переломе в войне, сразу расчувствовался как тряпка, домой захотел. Отставить, ты боевой офицер», – отдал себе Петр приказ. Выпрямил спину и зашагал в сторону дымка, шедшего от полевой кухни, чувствуя спиной удивленный взгляд богатыря-танкиста. Логунов с недоумением проводил глазами резко побледневшего до синевы высокого, широкоплечего командира штрафников. Сильные руки старшины стягивали веревку в прочные узлы, он прикинул, что как раз успеет закончить одну сторону, если Руслана отправить за кашей.

– Младший сержант Омаев, приказываю обеспечить командование горячей пищей, – проговорил он, обращаясь к радисту. – Беги за котелками, на всех принесешь. Соколов в лес ушел местность присмотреть, Бабенко весь в солидоле, а мне узлы доделать надо на трех бревнах.

Проворному Руслану уже махал у частокола пустой посудой крепыш Бочкин. За время службы парни сдружились, хотя иногда пробегала между ними черная кошка из-за дерзких шуток и взрывного характера Омаева. Но сейчас они дружно зашагали по влажной от осенней мороси дороге в сторону дразнящих запахов полевой кухни, прибывшей на конной подводе. При виде их спин, узкой подвижной Руслана и покатой широкоплечей Николая, пальцы у Логунова дрогнули, рассыпав сложную складку из веревки. Уже несколько недель после чтения политруком сводки Информбюро о победе Красной армии на Курской дуге, он отгоняет и отгоняет от себя это теплое ощущение, хрупкую надежду на то, что война скоро закончится. Потому что нехорошее это чувство со слабиной, надежда порождает страх смерти, который превращает бойца в испуганного зайца с колотящимся сердечком. Вот и не позволял Василий Иванович этому чувству овладеть собой, гнал от себя как назойливую муху.

По возвращении с осмотра противоположного берега Алексею сразу же вручили укутанный шинелью котелок с кашей. Он торопливо проглотил теплую еду и попросил Бочкина достать брезент из танка. Наспех соорудил импровизированный навес, развесив его на дереве, и пошел собирать командиров танковых отделений и лейтенанта Завьялова с его заместителями, чтобы скоординировать завтрашние действия по схеме, полученной от партизан. Под деревом сгрудилась небольшая толпа: кто в комбинезонах, кто в вытертых зеленых шинелях. Костистый палец Петра Завьялова снова путешествовал по карте Соколова, отмечая точки вслед за словами лейтенанта Соколова.

– Переправа будет идти в одну цепь, направляющая машина «ноль одиннадцать», старшины Коробова, замыкающие два танка Русановых. Чередуем между машинами плоты с пехотой. Петр Максимович, посчитайте, сколько человек поместится на один плот,