Сказки времен Империи - Александр Житинский

— Петя, — сказал я, стараясь не смотреть на пупок.

Сметанин принес еще три коктейля, и мы стали ловить кайф. Так выразился Сметанин.

Я еще никогда не ловил кайф. Я даже не знаю, как это толком делается. Дело в том, что я женился после второго курса и мне просто некогда было ловить кайф. У нас родилась дочка, мы с женой ее прогуливали, купали, по очереди не спали ночью, когда она болела, и тому подобное. Кроме того, я подрабатывал, чтобы у семьи были деньги. Я чертил листы первокурсникам, которым не давалось черчение. Моя аккуратность приносила мне десятку за каждый лист большого формата. Так что с кайфом у меня обстояло туго.

Я судорожно ловил кайф, соображая, зачем Сметанин привел меня сюда. Неужели он не мог посидеть с девушкой наедине?

Постепенно выяснилось, что Мила учится в Университете. Она социальный психолог. Специальность у нее была такая же модная, как комбинезончик.

— Я испытываю интерес к асоциальным личностям, — сказала Мила. — Здесь я их изучаю.

— Борька, тогда ты зря меня привел, — сказал я. — Я плохой экспонат. Я еще не дорос до асоциальной личности.

Заревела музыка, и на стенке бара зажглись разноцветные огни, которые дрожали и переливались в такт музыке. Сметанин и Мила поднялись, обхватили друг друга руками и застыли рядом со столиком. Они простояли минуты три, пока играла музыка, не шевелясь. Многие юноши и девушки поблизости делали то же самое.

Я понял, что безнадежно отстал и устарел морально.

Они сели, и разговор продолжился. Мила говорила о Фрейде, экзистенциализме и каких-то мотивациях. Еще она говорила слово «ремиссия», которое я постарался запомнить. Каким образом в разговоре участвовал Сметанин, для меня осталось загадкой. Но он тоже что-то произносил близкое к социальной психологии. В самый разгар экзистенциализма Милу пригласил танцевать молодой человек в звериной шкуре, которая свисала с него живописными лохмотьями. На этот раз танец был другим. Они вышли на свободное место перед стойкой и стали прыгать. Молодой человек в шкуре потрясал кулаками, а лохмотья яростно развевались.

— Ну как? — спросил Сметанин.

— Недурно, — сказал я.

— Значит, так. Я на ней женюсь. Ты будешь свидетелем…

— Почему я?

— Тебе что, трудно? Так надо… Это будет фиктивный брак, — прошептал Сметанин таинственно.

Я совсем обалдел от коктейля и непонимающе уставился на Сметанина.

— Фиктивный брак, — повторил он. — Это значит, что мы распишемся, я получу ленинградскую прописку, меня распределят здесь, а потом мы разведемся. Она согласна.

— Мне не хочется, — сказал я. — Это нечестно.

— А честно загонять человека в Кутырьму?! А честно писать липовый диплом для грузин?! — завопил Сметанин.

Этим он меня убил. На соседних столиках с интересом посматривали на нас, ожидая инцидента. Мила подошла к нам после танца и сказала:

— Мальчики, у вас наедине психологическая несовместимость. Я сяду между вами.

И мы продолжали ловить кайф втроем, правда, он никак не ловился. У меня в голове вертелось это дурацкое слово: Кутырьма, Кутырьма, Кутырьма. Оно очень подходило к окружающей обстановке.

Настроение у меня после того вечера испортилось. Моя жена заявила, что если я пойду к Сметанину свидетелем на фиктивный брак, то могу наш брак считать тоже фиктивным. Она хорошо знала Сметанина, поскольку до того, как мы поженились, училась в нашей группе. Потом, правда, ей пришлось на год отстать из-за дочки.

— Если уж ты не занимаешься дипломом, а устраиваешь фиктивные браки, пошел бы лучше подработать. На нашу с тобой стипендию я не могу купить дочери даже туфельки.

Она была абсолютно права. Мне все стало казаться в мрачном свете. Мой диплом тоже выглядел фиктивным. Незаметно это слово взяло меня в плен, потому что я постоянно думал то о фиктивном дипломе, то о фиктивном браке. Все вокруг стало фиктивным. Я фиктивно ел, фиктивно спал, слушал фиктивные радиопередачи, смотрел фиктивные детективные фильмы по телевизору. Я делал фиктивные расчеты фиктивных электронных приборов. Я становился фиктивным инженером.

Окончательно добил меня Крылов. Выяснилось, что он уже написал свой диплом и теперь работает над диссертацией, потому что Мих-Мих обещал ему аспирантуру. Вот только неясно, что он сначала будет защищать — диплом или диссертацию. Попутно он фактически написал диплом своей Вике, как я и предполагал. Об этом рассказал тот же Сметанин. Правильно говорят, что любовь способна на чудеса. Моя беда состояла в том, что я пережил любовь еще на втором курсе. Нужно было оттянуть ее до диплома.

Сметанин повадился к нам в комнату и вел бесконечные разговоры о преимуществах фиктивного брака и о Кутырьме, местоположение которой он выяснил. Кутырьма была где-то за Уралом, что не устраивало Сметанина. Еще он начал читать Фрейда и нес несусветную чушь о психоанализе.

Мое положение становилось критическим. Спас меня Чемогуров.

Однажды он, как всегда, вышел из-за интегратора и выгнал Сметанина. Сметанин и не предполагал, что Чемогуров там сидел и слушал его бред о психоанализе и фиктивном браке.

— Вот ты, — сказал Чемогуров, указывая пальцем на Сметанина, — уходи отсюда и больше сюда не приходи. Я запрещаю как ответственный за противопожарное состояние комнаты.

— Почему? — выдавил перепугавшийся Сметанин.

— Потому что он, — и Чемогуров перевел палец на меня, — уже горит синим пламенем.

Сметанин удалился, стараясь сохранять достоинство. Чемогуров тут же переменил шифр на двери и запретил сообщать его посторонним. Он поставил 4-67 в честь того шампанского, которое мы будем пить после моей защиты.

После этого Чемогуров сел верхом на стул напротив меня и долго изучал мое лицо. Я в это время внимательно рассматривал пол.

— Как ты думаешь, чем студент отличается от инженера? — начал Чемогуров. Я понял, что вопрос риторический, поэтому не ответил. — Тем, что студент получает оценку от преподавателя, а инженер ставит ее себе сам, — продолжал Чемогуров. — Преподавателя можно обмануть, а себя не обманешь.

— Вот-вот, — сказал я. — Я и не хочу себя обманывать. Моя работа никому не нужна.

— Любую работу можно делать двояко, — продолжал философствовать Чемогуров. — Можно сделать так, что ею воспользуются один раз и выкинут, как бумажный стаканчик. Но если ты сделаешь ее по-настоящему, она пригодится еще много раз. Ты сам не знаешь, кому и когда она сможет пригодиться.

— Вы ведь сами говорили, что весь смысл моей работы в получении диплома…

— Для тебя, — спокойно парировал Чемогуров. — Но не для человечества.

— Скажете тоже — для человечества! — смущенно возразил я. Мне несколько польстила неясная связь моей работы с человечеством.