Реквием линкору "Тирпиц" - Леон Пиллар

Одним из первых, кто знал точное местоположение «Тирпица», был Биргер Грён, директор тронхеймской верфи «Механические мастерские». Он получал точную информацию от инженера, который жил неподалеку от стоянки корабля и ежедневно проезжал мимо на велосипеде или по железной дороге по пути на верфь. Биргер Грён был деятельным, жизнерадостным норвежцем, хорошо знавшим свое дело, любителем искусства, живописи, музыки и литературы. Вместе с тем он был настоящим патриотом, твердо решившим помогать по мере своих возможностей англичанам, чтобы поскорее выдворить немецких оккупантов из своей страны. Он собирал информацию о немецких оборонительных сооружениях и сам побывал в Фаэттен-фьорде. Там он отметил появление двух причальных пирсов, строительство которых находилось в стадии завершения, по обеим сторонам фьорда, засек позиции зенитных батарей на высотке, прикрывающей «Тирпиц». На ней росли сосны, и просека вела к отдаленному хутору. Грён зарисовал в своей записной книжке также кабели, натянутые над речушкой Хопла, которые должны были воспрепятствовать пролету на низкой высоте английских бомбардировщиков, если бы те решились на это, чтобы совершить налет на корабль.

В Агдене — крепости у входа в Тронхеймс-фьорд, за колючей проволокой, жил норвежец Магне Хассель, которого немцы, как ни странно, оттуда не выселили, хотя из его дома был прекрасный обзор гавани и моря. Грён, брат которого работал у Хасселя на верфи сварщиком, буквально на следующий день после вышеупомянутых событий позвонил ему по телефону, и между ним состоялся следующий разговор:

— Как дела, Хассель?

— Все в порядке… Пытаюсь жить в мире со своими соседями. Ты знаешь, о ком я говорю.

— Могу ли я рассчитывать на тебя?

— Конечно!

Грён положил трубку…

Лондон в то время был прибежищем для французов, бельгийцев, норвежцев, датчан и поляков, покинувших свои оккупированные немцами страны — по причине расовых преследований или же из желания продолжить борьбу с захватчиками. Здесь они объединились в группы по своим странам, заражая друг друга мужеством и решительностью.

Среди норвежцев обращал на себя внимание один молодой офицер. Он был среднего роста, крепкого телосложения, с густыми вьющимися белокурыми волосами и светло-голубыми глазами. Это был Бьёрн Рёрхольт. Несмотря на свой двадцать один год, у него был уже определенный опыт участия в движении Сопротивления. Англичане приняли решение не посылать его в Норвегию, так как это могло стоить ему головы. Он признался Морису Тернеру, лейтенанту «зеленых сорванцов», что немцы считают его руководителем группы патриотов, из числа которых уже были арестованы и замучены не менее восемнадцати человек. И признался, что под пытками вряд ли сможет молчать.

Рёрхольт и Тернер стали хорошими друзьями. Между собой они говорили по-норвежски, обмениваясь впечатлениями юности. Мать Тернера была норвежкой, и он провел свое детство в Стейнхьере, где его отец был директором британского алюминиевого промышленного общества.

Рёрхольт сначала учился в высшей технической школе в Тронхейме, затем стал курсантом военной академии в Осло. 9 апреля 1940 года, когда немцы вторглись в Норвегию, он был арестован, но вскоре выпущен и возвратился в Тронхейм, чтобы продолжить учебу в технической школе. Он заинтересовался радиотехникой и мог бы собрать радиопередающее устройство, если бы имел необходимые материалы. Немецкие солдаты, ходившие в касках, их песни, тяжелые шаги патрулей по городским мостовым, обрамленные черным кантом объявления о казни первых борцов Сопротивления вызывали ненависть Рёрхольта и его единомышленников.

Его родители и некоторые друзья были арестованы и направлены в концентрационный лагерь. Сам же он бежал в Англию, где в Лондоне работал вместе с польскими офицерами в мастерской, в которой конструировались радиопередатчики. Поляки разработали миниатюрный передатчик, который ему нравился. Еще в Норвегии он работал на радиопередатчике, отправляя из горного района западнее Тронхейма свою первую информацию в Великобританию. Теперь же он делился с англичанами опытом работы.

Вскоре пребывание в Лондоне ему надоело.

Но вот в январе 1942 года он был приглашен в адмиралтейство. И впервые вошел в стены этого учреждения, символизировавшего мощь Англии. С легким беспокойством шел он по длинному коридору. В указанной в приглашении комнате находились морские офицеры в форме и несколько «важных» мужчин, державших на коленях зонтики и высокие шляпы. Долго ждать Рёрхольту не пришлось. Вестовой проводил его в большой кабинет, стены которого были увешаны портретами и картами. В углу стояла походная кровать. Мужчина лет шестидесяти пяти в гражданском костюме, плохо скрывавшем его высокое звание в британском флоте, протянул ему, улыбаясь, руку.

— Мы не знаем точно, где находится «Тирпиц», — сказал он после нескольких слов приветствий. — Не можете ли вы назвать нам человека, который был бы готов направиться в Норвегию, точнее говоря, в Тронхейм, найти местоположение корабля и передать по радио его координаты, а возможно, и передвижения? Этот проклятый «Тирпиц» не дает нам покоя. Из-за него приходится держать на севере два линейных корабля, которые более пригодились бы в Средиземном море…

Лично он, Рёрхольт, брать на себя такое задание не мог, о чем ему неоднократно говорили люди из «Интеллидженс сервис». Но чувствовал, что моряк хотя и с симпатией, но критически наблюдает за ним. Ему подумалось, что такая важная персона из адмиралтейства могла бы запросить нужного человека непосредственно в «Интеллидженс сервис». Почему это я, норвежский лейтенант, должен ему кого-то предлагать? Вдруг он понял, чего от него ждут.

— Думаю, что понимаю суть дела… Когда мне следует отправляться?

Англичанин улыбнулся.

— Мы как раз рассчитывали, что вы согласитесь сами… Самолет на Шетленды готов к отправке.

Рёрхольт был слегка обескуражен. Однако возможность снова принять участие в борьбе понравилась ему. Англичанин, правда, не сказал, каким образом он должен попасть в Норвегию. И он представил себя сидящим в кабине самолета, затем на подводной лодке и даже на корабле. Мысли в его голове проносились одна за другой. Он согласился на выполнение задания, даже не слишком раздумывая, осознавая большую опасность быть схваченным немцами и даже расстрелянным. В этом случае он потеряет сто фунтов стерлингов, которые были положены на его имя в лондонском банке. Как бы издали он услышал произнесенные им слова:

— Разрешите мне поставить одно условие.

— Условие? И какое же?

— Что я покину Лондон не ранее как через двадцать четыре часа. У меня в банке лежат сто фунтов, которые я хотел бы истратить.

Англичанин улыбнулся снова.

— Согласен. Тратьте деньги и немного повеселитесь. Но пейте не слишком много, и главное, никому не говорите о своем задании. Речь ведь идет о вашей голове.

Провожая молодого норвежца до двери, он добавил:

— Когда вы вернетесь, Рёрхольт, на вашем счету в банке опять будут лежать сто фунтов…