Агентство «Томпсон и K°» - Жюль Верн

Курьезный англичанин, избавившись от своего докучливого компаньона, шатался вокруг капитана Пипа, замашки которого интриговали его.

Капитан Пип, у которого, надо признать, не было недостатка в самых своеобразных уловках, имел особенно странную привычку. Если какое-нибудь чувство волновало его, горестное или радостное, и вызывало в нем то чудовищное состояние, когда люди нуждаются в близком человеке, капитан, так сказать, герметически закупоривался. Ни одно слово не срывалось с уст его. Только после известного промежутка времени, после того как в нем совершалась какая-то таинственная работа, он испытывал потребность в «родственной душе», в лоно которой мог бы излиться. Прибавим, что тогда он без труда находил эту «родственную душу», бывшую в теле на четырех лапках и всегда находившуюся в нескольких шагах от своего хозяина.

Из породы грифонов, но с сильной помесью, этот верный друг живо отзывался на кличку Артемон. Испытывал ли капитан неприятность или удовольствие, он подзывал к себе Артемона и доверял ему свои соображения.

В это утро капитан Пип, несомненно, чувствовал потребность в каком-то признании. Действительно, только Бишоп удалился, как он вдруг остановился у подножия фок-мачты и коротко кликнул:

– Артемон!

Прекрасно выдрессированный шпиц грязно-желтой масти немедленно предстал перед ним. Потом, степенно присев, он поднял на своего хозяина умные глаза, проявляя признаки самого живого внимания.

Но капитан Пип не сразу ударился в откровенность. Готовившееся сообщение еще не созрело. С минуту он оставался неподвижен, безмолвен, с нахмуренными бровями, держа Артемона в томительном неведении.

Во всяком случае, заботу, а не радость желало излить его сердце. Родственная душа не могла в том ошибиться, судя по ощетинившимся усам своего друга, по сверкающим глазам, зрачки которых расширялись от гнева.

Капитан, не переставая жестоко мять кончик носа, долго переводил взгляд от кронбалков к гакаборту. После того, с силой сплюнув в море, он топнул ногой и, убедившись, что Артемон перед ним, заявил сердитым голосом:

– Словом, все это – дешевка, сударь!

– Артемон опустил голову с печальным видом.

– А если нас застукает непогода?.. Что тогда, господин хороший?..

Капитан сделал паузу, прежде чем закончить, и принялся терзать свой ни в чем не повинный нос.

– Вот будет история! – произнес он напыщенно.

Так как признания хозяина никогда не бывали очень длинны, Артемон, вероятно, думал, что отделался, и счел, что может позволить себе какое-нибудь движение. Но голос капитана приковал его к месту.!!!

Он начал издеваться, перечисляя заявления проспекта:

– «Прекрасный пароход». Ах, ах, ах!.. «В две тысячи пятьсот тонн». Этот-то в две тысячи пятьсот тонн?

Какой-то сиплый голос раздался в двух шагах от него:

– Маленьких, командир!

Капитан не обратил внимания на этот возглас.

И «в три тысячи лошадиных сил», – продолжал он. – Хватает же смелости у человека! Три тысячи лошадиных сил!..

– Пони, командир, в три тысячи маленьких пони, – произнес тот же голос.

На этот раз капитан, закончив свой монолог, бросил сердитый взгляд на осмелившегося прервать его и удалился, а его пассивный доверенный, вернувшись к роли собаки, засеменил следом за ним.

Сондерс – ибо это он был дерзким комментатором, – смотря, как капитан Пип уходит, впал в веселое настроение, которое хотя и не выражалось обыкновенным образом, тем не менее должно было быть очень сильным, судя по вздрагиваниям, от которых скрипели его суставы.

После утреннего завтрака спардек стал заполняться пассажирами; одни прогуливались, другие сидели группами и беседовали.

Одна из этих групп вскоре привлекла особенное внимание Робера. Составляли ее три лица, в том числе две дамы, находившиеся поодаль от него, в передней части спардека. В одной из них, собиравшейся читать последний номер «Times», он узнал вчерашнюю соседку по каюте.

Замужняя или вдова, ей на вид было двадцать два-двадцать три года. Кроме того, он не ошибся, приняв ее за хорошенькую: солнце так же лестно выставляло ее, как и свет лампы.

Спутницей ее была девушка девятнадцати – двадцати лет, судя по явному сходству – сестра.

Что касается господина рядом, то он не внушал симпатии с первого взгляда. Маленький, сухопарый, с крючковатым носом, с ниспадающими усами, с неуловимым взглядом бегающих глаз – все в нем не нравилось Роберу.

«Впрочем, какое мне дело до него!» – сказал он себе.

Однако он не мог сразу оторвать от него взгляда. Невольная ассоциация заставила Робера при виде этой антипатичной личности вспомнить о нетерпеливом курильщике, который накануне принудил его к отступлению.

«Вероятно, ревнивый муж», – подумал Робер, пожимая плечами.

В этот момент ветер, с утра все свежевший, подул внезапным и коротким порывом. Газета, которую читала молодая женщина, вырвалась у нее из рук и полетела. Робер бросился за ней и, успев схватить ее как раз когда она чуть было не исчезла навсегда, поспешил передать ее прелестной соседке, поблагодарившей его милой улыбкой.

Оказав эту маленькую услугу, он скромно хотел удалиться, когда Томпсон вмешался, или, вернее, подлетел к ним.

– Браво, господин профессор, браво! – воскликнул он. – Миссис Линдсей, мисс Кларк, мистер Линдсей, позвольте представить вам господина Робера Моргана, профессора французского университета, который был так добр, что согласился взять на себя неблагодарную роль переводчика… Это вам лишний раз докажет, – если бы только доказательство могло принести пользу! – что агентство наше ни перед чем не останавливается, чтобы доставить удовольствие своим пассажирам!

Томпсон был превосходен, произнося эту тираду, превосходен по своей смелости и убежденности. Что касается Робера, он чувствовал себя, наоборот, очень неловко. Благодаря своему молчанию он становился причастным к этой лжи. Но с другой стороны, стоит ли из-за нее затевать ссору? В сущности, Томпсон оказывал ему услугу помимо своей воли. Профессору, конечно, будут оказывать больше внимания, чем простому чичероне-переводчику.

Отложив выяснение этого вопроса, он простился, корректно поклонившись.

– Он очень приличный, этот господин, – сказала Томпсону миссис Линдсей, провожая Робера глазами.

Томпсон ответил выразительной мимикой. Он восторженно кивнул, раздул щеки, выпятил губы, чтобы дать понять, какое важное лицо – переводчик.

– Я тем более признательна ему, – продолжала миссис Линдсей, – за газету, что в ней имеется заметка об одном из наших товарищей по путешествию и, стало быть, отчасти обо всех нас. Судите сами, – прибавила она, читая вслух: