Объятье Немет - Светлана Ремельгас

местах. Не притворяйся, что не знаешь. Ты родня ему. Ты просил за него. И ты объяснишь мне его замысел. Говори.

Но Ати нечего было сказать.

— Говори, — повторил Зарат.

Двое неподвижных слуг высились у него за спиной. Насколько полноцветным был наряд бальзамировщика, настолько истерлись и выцвели их. Не оборванные и не грязные, слуги, тем не менее, выглядели совсем не так, как обязывало положение. Будто носили то, что надето на них, неисчислимо долго. Зарат мог бы обрядить их по последней моде; но этого, видимо, он не хотел.

Не хотел даже одеть как варази. Кем были эти люди? Когда заступили на свою службу и почему?

И даже оружие у них старое, думал Ати, старое, но острое. Он никак не мог отвести глаз от полосы перламутра на рукоятке одного из кинжалов — единственного осыпающегося украшения. К ней и обратился.

— Я не знаю.

— Ты лжешь, — отбросил его слова Зарат. Как кусок падали, если не хуже. — Как ты смеешь лгать мне?

— Но я правда не знаю! — стоял на своем Ати. Страх заставил его говорить, просто потому, что молчать пугало куда больше. — Каким бы ни был его замысел, он меня в него не посвящал. Если вообще замыслил хоть что-то.

— Ты лжешь. — Теперь Зарат утверждал. — Он сделал моими руками нечто, он осквернил своими делами мой дом. Ты думаешь, я такое прощу?

Ати был уверен, что нет.

— Мы… можем заплатить.

Он предложил самое очевидное и тут же понял, насколько ошибся.

— Ваши деньги не нужны мне. — Бальзамировщик вытер ладонью ладонь. — Вы уже заплатили мне. За то, что я не могу закончить. И я требую объяснения. Только тогда, а не раньше, ты сможешь попробовать от меня откупиться.

Гортанный голос Зарата звенел в тихом воздухе сада, давил на уши. Все в доме могли слышать его; все наверняка и слушали.

— Объяснения, — эхом отозвался Ати.

— Да. Чем занимался Лайлин Кориса перед смертью, что ушел от меня потом.

Но ответа бальзамировщик не получил. А может, и не рассчитывал на него с самого начала.

— Я даю тебе три дня, — объявил он. — Те три дня, которые оставались до нашей условленной встречи. На третий ты мне расскажешь.

С этим Зарат развернулся к воротам. Слуги, словно угадав намерение господина, двинулись с места на мгновение раньше.

Ати смотрел им вслед и чувствовал, как внутри ширится безысходность. Ошибка, допущенная им по незнанию, существовала с этого момента совершенно отдельно, обрела разум и волю, и собственный неоплатный счет, легла тенью на дом, на отца. Не имело никакого значения, ведал Ати, что творит, или нет. Даже сочти Зарат его невиновным, счет не закрыл бы. Чтобы другой не преступил грань намеренно.

Это понимание, впрочем, не остановило его. Случившееся было несправедливо.

— Он умер ночью того же дня, что приехал сюда! — крикнул Ати в спину бальзамировщику. — Всё, что я знаю, — перед отъездом он жил в Доше. Это он сказал мне, но больше ничего. Даже реши я ехать туда, нужна неделя!

Да и что он делал бы в Доше, попади туда в этот самый момент? Кого спрашивал бы и о чем?

Зарат обернулся, лишенный всякого милосердия. Хотя речь Ати, казалось, позабавила его.

— У тебя есть три дня, — улыбнулся он и вышел за ворота.

Медленно-медленно стала закрываться створка и почти закрылась уже, но тут во двор протиснулся старик-привратник. Кинул быстрый взгляд на Ати и отвернулся. Он слышал каждое слово — и тем усердней делал вид, что не разобрал ничего.

А сколько таких нарочито вежливых посторонних теперь было в доме. Служанки и слуги, старая Ашта и — со всей неизбежностью — мать. Тень от увитого зеленью ее балкона падала на площадку перед домом, а ходить Меана Ти-це умела беззвучно. Мысль об этом закрутила бурю мыслей Ати сильней. Переступить порог он сейчас бы не смог, а остаться один был должен. Дорожка сада как будто сама бросилась под ноги. Ати спешил по ней, пока деревья не скрыли его.

Но и тогда не остановился. В самую глубь сада он стремился и только когда оказался там, замедлил шаг. Тихо журчала вода: здесь родник выходил на поверхность; и всей своей нездешней шириной закрывали небо листья. Сквозь них, тем не менее, сияло солнце. И солнца было более чем довольно тут. На нагретую им каменную скамейку Ати и опустился, но пока сидел там, его наполовину скрыла тень.

Что делать, Ати не представлял. Слепящая эта безвыходность, полное отсутствие пути, стояла перед ним, как еще одно солнце, очевидная превыше доступной сознанию меры. Каждая робкая попытка обойти ее встречала тупик.

Этим самым утром Ати получил известие от отца. Тот был совсем рядом уже, по ту сторону залива, и сообщал, что закончит последние дела до конца недели. Можно было послать ему письмо с призывом поторопиться, но что письмо дало бы? Даже успей отец вернуться к означенному Заратом дню, разве спасло бы это их семью и самого Ати?

Не спасло бы, нет. То, как он видел произошедшее, исключало всякую вероятность спасения. Меддем Зарат хотел получить ответ на исходе третьего дня, а ответ этот никто дать не смог бы.

Кроме, наверное, Лайлина. Странное дело, но, как ни воскрешал Ати в памяти лицо дяди, не мог вспомнить ничего, кроме грязной ткани и наслоения язв. Даже глаза не смотрели на него из прошлого, хотя силе этих глаз он подчинился не раз. И все-таки безликий человек, навязавший ему свою последнюю волю, такого исхода не ждал.

Ати не знал, откуда в нем это чувство, но чувство жило, а он привык верить себе. Лайлин, без сомнения, пришел в дом брата не просто так и не просто так послал племянника к Меддему Зарату, но задумка его, в чем бы ни состояла, не удалась.

Разочарование чужим обманом тяготило Ати, но не отравляло. Чтобы мучиться предательством, нужно предавшего знать. Нет, не это гнело его, не это делало голову тяжелой и пустой. Зарат.

Он не сумел бы сказать, какой именно кары ждет от бальзамировщика. Понимал только, что она непременно настигнет, и не только его одного. Понимал и что ничего не сможет предпринять, дабы беду отвратить. Сделает ли Меддем Зарат, не получив ответа, его одним из своих слуг? То, что казалось раньше страшным, но скрывалось завесой сомнения, теперь зияло многозубой гибельной пастью. Раз встал и ушел дядя, раз так спокойно принял эту возможность Зарат, значит, слухи были правдой. Он действительно мог обращать смерть