Смерть за стеклом - Бен Элтон

– Но подобный трюк не подходит для вашей передачи, – удивилась Триша. – Вы же не можете втолковывать своим «арестантам», что они должны сказать в тот или иной момент?

– Не можем. Зато можем придумать образ, а затем подкреплять его, выбирая нужные кадры. Это единственный способ вконец не запутаться. Вот взгляните, к примеру: первое явление Келли в исповедальню в первый день «ареста».

– Потрясающе! Круто! Супер! Я просто балдею! – восторгалась Келли на экране главного монитора. Она пришла в исповедальню рассказать, как в их доме все изумительно и здорово.

– Сегодня самый прикольный день в моей жизни. Классные ребята, и я уверена, мы замечательно поладим. Конечно, будем друг друга напрягать, не без этого, и в итоге я всех возненавижу. Но так с приятелями всегда. А вообще они что надо, мои товарищи. Наша команда.

Из темной глубины аппаратной на Фогарти сверкнула глазами Джеральдина:

– Ты этого от нее хотел?

Боб съежился и уткнулся взглядом в свою пластмассовую кружку.

– Ну… это то, что она сказала.

Джеральдина захлопала глазами, раздула ноздри и, открыв рот для ответной отповеди, обнажила чудовищный зев. Казалось, вместо слов из ее рта, словно из утробы Джона Хурта,[11]вот-вот выпрыгнет пришелец.

– Ах ты, малахольный мудила! Тупорылый мямля! Дать в эфир то, что она сказала, может и обезьяна! Или сопливая выпускница – пустое место, короче, тот, от кого один геморрой! Приводи и сажай в студию. Я тебе плачу за другое: ты должен слушать, что говорят, и находить в этом то, что нужно нам! Усек, придурок?!

Фогарти бросил сочувственный взгляд на своих молодых и потому более впечатлительных подчиненных.

– Кто такая эта Келли, Боб? – Джеральдина показала на хорошенькую брюнетку, чье изображение красовалось на застывшем на экране кадре. – Кто эта девушка?

Фогарти посмотрел в телевизор. Келли ответила с экрана лучезарной улыбкой. Милое открытое выражение лица.

– Ну, как тебе сказать…

– Та еще стерва! А для нас – верняк! Лучший кандидат на роль объекта ненависти! Помнишь первые прослушивания? Какая развязность, какой гонор! Так и норовила продемонстрировать свои трусы! Дурацкие ужимки! Не забыл, что я тогда сказала?

Фогарти не забыл, но Джеральдина все равно повторила:

– Я тогда сказала: посмотрим, осмелится ли она продолжать свои выверты, когда вся страна решит, что она кусучая и сосучая похотливая сучонка!

– Все это так, Джеральдина. Но на самом деле она вполне милая девчушка. Возможно, тщеславная пустышка, но совсем не стерва и не сука. Очень трудно превратить ее в пугало.

– Она превратится в то, во что мы пожелаем, и будет такой, как нам надо, – усмехнулась Тюремщица.

– Джеральдина всегда так с вами разговаривает? – спросила Триша.

– Она со всеми так разговаривает.

– Значит, вы привыкли?

– К такому не очень привыкаешь, констебль. Я магистр в области компьютерных технологий и медиа. И отнюдь не считаю себя тупорылым мудилой.

Триша кивнула. Она слышала о Джеральдине Хеннесси еще до того, как та приобрела славу Тюремщицы. Джеральдина была знаменитостью по праву – откровенно будоражащая, полемичная и смелая телевизионщица. Триша попыталась высказать это вслух.

– Чепуха! – перебил ее Боб Фогарти. – Обыкновенная телевизионная стерва, которая выдает себя за новатора, и это ей сходит с рук, потому что Джеральдина водит дружбу с несколькими поп-звездами и носит тряпки от Вивьен Вествуд.[12]Ворует из европейских и японских газетенок дешевые, затасканные идеи, перчит каплей забойного стиля хиппи и наркоты и швыряет в морду среднему классу, выдавая за явление постмодернистской иронии.

– Похоже, вы ее недолюбливаете?

– Я ее ненавижу, констебль. Такие, как Джеральдина Хеннесси, угробили телевидение. Она уничтожает культуру. Глупая, грязная, опасная баба.

Даже в полутьме аппаратной Триша заметила, как задрожала кружка в руке у Боба. Надо же…

– Успокойтесь, мистер Фогарти, – сказала Триша.

– Я спокоен.

– Вот и хорошо.

Затем он прокрутил ей исповедь Келли в том виде, в каком она попала в эфир. Всего пять слов: «В итоге я всех возненавижу».

Келли вышла из исповедальни и отправилась в жилую часть дома. Навстречу попалась Лейла и, приветливо улыбнувшись, погладила ее по руке. Девушки обнялись.

– Ты мне нравишься, – заявила Лейла.

– Ты мне тоже, подружка, – откликнулась Келли.

– Держись.

Келли заверила ее, что постарается держаться. Она обрадовалась, что Лейла настроена дружелюбно. Незадолго до этого они слегка поцапались, потому что Лейла требовала, чтобы непременно купили ореховое масло. Она объяснила, что ест в основном салаты и для нее очень важно, каким маслом заправлен салат, а ореховое – самое полезное.

– И к тому же оно смазывает чакры, – добавила Лейла.

Келли возразила, что с их ограниченным бюджетом на питание ореховое масло – роскошь.

– Абсолютно субъективное суждение, детка, – парировала Лейла, восхищаясь собственным красноречием. – Может, тебе наплевать на чакры, но не лезь со своим уставом в чужой огород.

Лейлу поддержал Дэвид, заявив, что бекон – предложенный Келли только потому, что она вообразила, будто способна приготовить балдежный завтрак, – никому не в кайф, кроме самой свиньи, у которой его отхряпали.

– По мне, – провозгласил он, восседая в позе лотоса как символ явленной миру твердыни благочестия, – лучше ореховое масло, чем труп.

Другие парни встали на защиту Келли, но твердая, хотя и спорная приверженность Дэвида и Лейлы благостным вегетарианским устоям выставила Келли совершенной хищницей, и она чуть не разревелась. Однако вместо этого отправилась в исповедальню и поделилась с «Любопытным Томом», как сильно ей понравились товарищи.

А когда Келли снова оказалась в гостиной, Лейла наградила ее объятием.

На Келли были только майка и легкие шорты. Одежда Лейлы и вовсе состояла из шелкового саронга[13]и коротенького топика. Плоские, тугие животики девушек встретились, груди уперлись друг в дружку.