Неупокоенные - Лорен Оливер

– Курица, – ответила я. Сколько счастья было в этом слове! Вот она – взрослая жизнь: я отвечаю своему мужу, что сегодня приготовила на ужин. Мне было двадцать лет, и я верила, что мы будем счастливы всю жизнь.

Мы ели. Да, кажется, мы ели в тот момент. Помню, как Эд сказал всего пару слов про магазин и много говорил о железной дороге. Это была его излюбленная тема в те дни. Тогда поговаривали, что скоро проложат дорогу между Бостоном и Буффало, и проходить она будет рядом с Коралл-Ривер. Именно поэтому Эд решил купить этот дом, который в то время находился на отшибе – до ближайшей остановки нужно было идти пару километров, а потом еще несколько километров до Коралл-Ривер. А до ближайших соседей было как минимум полтора километра.

Эд уверял меня, что, когда построят железную дорогу, дома начнут вырастать вокруг как грибы после дождя. Появится целый лес современных построек. Мы были тут первооткрывателями. Он также ожидал, что строительная компания предложит выкупить наш участок втрое дороже – Эд неоднократно слышал о такой практике.

Но железную дорогу так и не построили. И дом стоял все так же в стороне от остальных. Он даже стал еще дальше от людей и цивилизации, когда наш ближайший сосед, мистер Донован, погиб на войне, а его жена-вдова переехала с сестрой в Бостон. Тогда Эд утратил интерес к прогрессу, перестал копить на пылесос новейшей модели и громко восхищаться рекламой электрических чайников и телевизоров.

Тогда хороших дней в нашей жизни стало совсем мало.

Но все это было впереди. Нам предстояло пройти через многое – войну, холодные и голодные зимы, рождение Мэгги, долгие периоды молчания. А пока мы не знали, что никакой железной дороги не будет. Мы были еще детьми и не знали ничего.

Я переварила курицу. Я помню, как сейчас. Шкурка была как резиновая, но Эд был так голоден, что не заметил этого. Он съел все, что было на тарелке, и попросил добавку. Я была так счастлива! Поцеловала его в красивый лоб и взяла тарелку, чтобы наложить еще.

В конце ужина он заметил листья и цветы в камине. Эд рывком встал.

– Что это за гадость? – спросил он.

– Цветы и листья со двора, – сказала я, – я подумала, что они будут выглядеть очень мило.

Он нахмурился.

– Выброси это, – сказал Эд, громко рыгнул и ушел из кухни.

Впервые с тех пор, как мы поженились, я захотела расплакаться. Но не стала. Я подумала, что мои родители будут рады узнать, что я несчастлива в браке. «Мы же тебя предупреждали!» – сказали бы они. И вместо того, чтобы заплакать, я пошла к камину и стала убирать листья, один за другим. Внутри он был покрыт слоем старой золы, и когда я закончила, то обнаружила, что перемазала ею локоть. Я не хотела выбрасывать цветы в мусорную корзину и поэтому собрала их в ладони и вынесла во двор, пустив их по ветру. Чтобы они летели по холмам, которые уже окутывала тьма. У меня возникло страшное и отчаянное желание убежать, но я застыла как вкопанная и стояла так до тех пор, пока не стал подниматься ветер и летучие мыши не заскользили по темному небу. И Эд крикнул мне, чтобы я зашла в дом.

И я зашла.

Я помню.

Металлическая красная рамка все стучит, и стучит, и стучит по стене, как будто где-то в ночи кричит койот.

Видите? Даже теперь я могу восстановить воспоминания, одно за другим. Лепестки прошлого все-таки прибиваются из-под золы.

Все заснули. Минна спала в Желтой комнате, обняв Эми, их волосы переплелись на подушке. Трентон спал в Синей, лежа на спине, подогнув руки под себя. Кэролайн остановилась в Ромашковой комнате – в последний момент она испугалась ночевать в хозяйской спальне, ведь это напоминало ей о долгих и мучительных годах ее брака. Даже Сандра – хотя она, конечно, не спала – притихла, так что ее присутствие было почти незаметным. Я не могла забыть о том, что сказала Кэролайн Минне о смерти.

Смерть – это не инфекция. Возможно, она права. Мы гнездились на стенах, как бактерии. Мы заняли весь дом вплоть до теплоизоляции и трубопровода. Теперь он наш.

А может, это жизнь – инфекция? Сон в бреду, галлюцинация? А смерть – это очищение, исцеление.

Минна встала ранним утром, чтобы привезти большие коробки из магазина хозяйственных товаров. К тому времени, как все проснулись, она привезла уже около дюжины и выстроила их аккуратно в ряд, как картонные гробы, готовые принять в себя остатки земного существования Ричарда Уокера.

И началось очищение.

– Ужасная вещь! – произнесла Минна – Просто чудовищная. Выглядит как вульва.

Да, нужно признать: Минна, конечно, тупая, как пробка, но забавная. И, кстати, она права. Лампа на столе Ричарда Уокера должна была быть похожа на розу – все завитки и висюльки сделаны из розовой и белой ткани, а между ними маленькие лампочки – но на самом деле она выглядит как толстуха, задравшая юбку.

– Минна… – Кэролайн потерла виски. На часах девять тридцать, а она пока опрокинула только одну стопку. Ей полегчает после второй или третьей.

– Нет, правда, отвисшая вульва, – добавила Минна. Она покачала головой и продолжила упаковывать часы из коллекции Ричарда. – И кто станет все это покупать?

– Твой отец.

– И зачем ему все это было нужно? – Минна сделала козью морду. – Это просто куча мусора. Барахольщик несчастный.

– Твой отец был не барахольщиком, – сказала Кэролайн, – а коллекционером. Осторожнее, Минна. Тут есть и дорогие часы.

– Хлам, – ворчала Минна, укладывая пресс-папье на аккуратно сложенный шерстяной платок в другую коробку. Картонные коробки постепенно заполняли дом, – один сплошной хлам.

– Я говорила с Дэни Сазерленд, – проговорила Кэролайн, одной рукой массируя висок, а другой держа пластмассовую кружку, из которой отпивала понемногу. Отвертка: две части водки, одна часть апельсинового сока.

Минна одарила мать безразличным взглядом.

– Помнишь Дэни? Ее сын, Хэнк, еще нянькой подрабатывал. А, ну вот! Дэни теперь занимается недвижимостью. Ей не очень нравится сегодняшняя ситуация на рынке, она говорит, что, наверное, придется потерпеть пару лет, чтобы продать дом по нормальной цене. Хотя нам может повезти, и покупатель найдется прямо тут, в городе. Ну, посмотрим…

Минна оторвала зубами конец полоски скотча.

– Может, нам не стоит его продавать. По крайней мере пока.

– Конечно, стоит! – Кэролайн нахмурилась, ее лицо стало похоже на растекшийся пудинг.

– Не ты одна решаешь, – сказала Минна.

– Нет, именно я решаю. Теперь это мой дом. По всем бумагам.

Минна уставилась на нее.

– Трентон был прав, – проговорила она, – тебе плевать. На папу, на дом и вообще на все.