Деревянная книга - Юлия Гнатюк

– Ни в том разговоре, ни в других не было ничего, что могло бы нанести урон отечеству. Секретов государственных я никогда не ведал и не разглашал.

– А как же «Секретные архивы»? – быстро спросил Чумаков.

– Это очищение во имя истины. Развал хозяйства в нашей стране показал, к чему приводит бездуховность и материализм. Единственный путь спасения – обращение к Богу.

Чумаков качнул головой в знак несогласия.

– А ты помнишь слова Вивекананды: «Я встречал в своей жизни немало духовных людей, которые вовсе не верили в Бога, и может быть, они понимали Бога лучше, чем это когда-либо удастся нам»? Не стоит ставить знак равенства между церковью и духовностью, религией и нравственностью – это общечеловеческие категории. И потом, в редакции, насколько я знаю, большинство атеистов, в том числе и Степанов, как же вы сотрудничаете?

– Любой атеист верит в смысл Бытия, а значит, в подсознании – и в Бога.

– Если под Богом ты понимаешь Вселенную с ее космическими законами мироздания, то я ничего не имею против. Просто многие святые чины из вашего ведомства считают твои толкования еретическими…

– Бог им судия, – махнул рукой отец Андрей. – Господь даровал нам свободу выбора, возможность каждому идти своим путем, ибо без свободы выбора не может быть чистой и искренней веры.

– Да, однако, «святейшие» не собираются относиться к тебе столь же гуманно. Смысл «докладного листка» как раз и состоит в том, что они испрашивают у нашего ведомства молчаливого согласия на какие-то конкретные действия в случае, если ты не изменишь своей позиции. Опасность реальна, Андрей! Ты вольно или невольно выступаешь против сложившейся системы. Неважно, в какой сфере это происходит: научной, производственной, в сфере политики или религии. Когда система становится закрытой, наступает время ее застоя. И любая яркая неординарная личность воспринимается враждебно. Система защищается и стремится избавиться от вставшего на ее пути.

– И как же она поступает с неугодными?

Вячеслав встретился взглядом с другом.

– Тебе это известно не хуже, чем мне. За что распяли Христа? Система фарисейства Древней Иудеи усмотрела опасность подрыва своих устоев проповедями свободы, равенства, человеколюбия… По сути, за то, чем и ты сейчас занимаешься.

Андрей молчал, постукивая кончиками пальцев правой руки по левому предплечью.

– Я не знаю специфики вашей внутренней жизни, – продолжал Чумаков, – как и что с тобой могут сделать, но это серьезно. Прошу, не спеши возражать, – поднял он руку. – Андрей, тебе нужно уехать!

– Куда?

– За границу, я помогу, если надо…

Отец Андрей еще некоторое время сидел все в той же, выражающей достоинство и твердость позе. Потом взглянул, и Чумаков увидел в его взоре блеснувшие молнии. Неожиданно легко поднявшись со стула, протоиерей сделал несколько быстрых энергичных шагов по комнате. Остановившись у окна и глядя на улицу, заговорил своим мощным голосом, едва сдерживая волнение.

– Значит, заботясь о собственном спокойствии, я должен впредь молчать о том, что считаю небогоугодным делом причислять к лику великомучеников, например, царя Николая, прозванного в народе «Николашкой Кровавым». Тот, кого Господь своей волей ставит над целым народом, ответственен перед Богом стократ! На подобное святотатство не отважились даже в те времена, а ныне это нелицеприятное действо совершается в политических интересах, и я должен безмолвствовать? Как и о том, что многие иерархи, призывая паству к смирению и добродетели, сами предаются роскоши и всяческим порокам? Или забыть, как власть воинствующих атеистов расстреливала священнослужителей и ссылала их в лагеря, грабила церковные сокровищницы и вешала пудовые замки на оставшиеся не взорванными церкви, чтобы старушки в светлый праздник Рождества или на Пасху не могли зайти помолиться? Эти взгляды ты предлагаешь мне изменить? – отец Андрей резко повернулся, вызывающе глядя на Чумакова.

Но тот неожиданно грустно улыбнулся.

– Я знаю, Андрюша, что ты не поступишься своими убеждениями.

– А если знаешь, зачем уговариваешь? – обуздав минутную вспышку, почти спокойно спросил Андрей.

– Потому что во взаимоотношениях с замкнутой системой есть только три выхода: смириться с ней, выйти из нее или вступить в единоборство – а в одиночку это бессмысленно… Я советую тебе уехать. Хотя бы на время…

– Нет, Вячеслав, – отвечал Андрей, вновь усаживаясь на стул, – здесь мои прихожане, моя церковь, мое отечество. Здесь призван я Господом нести слово Его. Я не держу ни на кого зла, только молюсь, чтобы Христос укрепил мои силы и терпение. Благодарю тебя, Вячеслав, за искреннее участие, за то, что приехал, побеспокоился. Но ты мыслишь обычными мирскими категориями и забываешь, что со мной всегда Господь всевидящий и справедливый! – голос отца Андрея окреп, стал уверенным, и Чумаков понял, что дальнейший разговор не имеет смысла.

– Так ты сегодня уезжаешь? – переменил тему хозяин. – Может, погостишь еще денек, или хотя бы переночуешь?

Чумаков отрицательно покачал головой.

На секунду задумавшись, он вдруг деланно бодро воскликнул:

– А жаль, дружище, что времени маловато, а то бы такие диспуты устроили по основным вопросам философии! – Вячеслав старался выглядеть веселым. – Ну, например, божье ли творение динозавры, и почему Ной не взял их в свой ковчег? И еще мне интересно: из какой именно глины Господь сотворил человека, и как конкретно происходил процесс его оживления? А если серьезно, как ты, умный, грамотный человек, изучавший биологию и археологию, можешь отрицать эволюцию?!

– Я не отрицаю теорию эволюции, – неожиданно ответил отец Андрей. – Но она существует для меня с христианских позиций. Мое теологическое мировоззрение иначе и не мыслится, чем в плане эволюции…

Чумаков удивленно вскинул брови.

Отец Андрей сочувственно посмотрел на него.

– Вы почему-то представляете нас, религиозных деятелей, архаичными старцами, оторванными от жизни, а ведь мы идем вместе с ней.

– Во всяком случае, теперь мне понятно, почему у тебя так много противников, – пробормотал Вячеслав.

Вечерняя прохлада еще не успела освежить траву и листья деревьев, когда отец Андрей, провожая гостя, вышел за ним во двор.

– Ну, передавай большой привет отцу. А моих родителей уже нет на свете… Да, старики уходят, и мы становимся ближе к смерти, следующий черед наш, – вздохнув, проговорил Вячеслав. – Людям зачастую хочется верить в красивую сказку о загробной жизни, о том, что их существование будет продолжаться в иных мирах или измерениях. Слишком трудно смириться с мыслью, что уход людей, особенно близких – это навсегда, в вечное небытие. Это кажется несправедливым.

– Это действительно было бы несправедливо, – мрачно отозвался отец Андрей. – Мало того, это было бы в высшей степени безнравственно, чудовищно и безобразно. С этим я не могу согласиться… Я не могу примириться со смертью Христа в твоем толковании, с гибелью других людей, и с твоей смертью тоже. Обрисованный тобой мир абсурден, в нем страшно жить.