Человек воды - Джон Ирвинг

— Знаешь что, малыш, — сказал Данте. — Тебе страшно повезло, что ты живешь здесь.

— Я знаю, — кивнул Кольм.

Взглянув вверх на дом, Данте увидел в окне бильярдной Бонуса Трампера, наблюдавшего за ними в огромный бинокль. Данте догадался, что мальчик не должен знать, что за ним наблюдают, поэтому он заслонил своим тучным телом дом от ребенка.

— Вы когда-то были солдатом? — спросил его Кольм, и Данте отрицательно покачал головой. Он позволил Кольму примерить свою замечательную шоферскую фуражку; ребенок расплылся в улыбке и немного помаршировал по пристани. «Забавно, — подумал Данте. — Детишки любят форму, а большинство мужчин ее ненавидят».

Трампер наблюдал за попытками Кольма отдать военный салют. Как он загорел! А ноги стали намного длиннее, чем он помнил.

— Он будет с тебя ростом, Биг, — пробормотал Богус.

Бигги совсем выбилась из сил, она спала на кушетке в бильярдной. Богус стоял с биноклем один, но Коут услышал, что он сказал. Когда Богус заметил, что Коут смотрит на него, он опустил бинокль.

— Он хорошо выглядит, правда? — спросил Коут.

— Угу, — буркнул Трампер. Он перевел взгляд на Бигги. — Я не буду ее будить, — сказал он. — Попрощайся с ней за меня.

И все же он подошел на цыпочках к тому месту, где она лежала; казалось, он чего-то ждал.

Коут сделал вид, будто смотрит на море, но Трампер по-прежнему чувствовал себя скованно, тогда Коут вышел из бильярдной. После чего Богус наклонился над Бигги и быстро поцеловал ее в лоб, но не успел он выпрямиться, как она запустила пальцы в его волосы и, легонько дернув, застонала во сне.

— Коут? — позвала она. — Он уехал?

Он уехал, не беспокойся. Он заставил Данте остановиться на вокзале в Бате и заправить жестяную коробку в задней части лимузина льдом. В Бринсвике он купил бутылку «Джек Дэниеле», а в магазине «Вулворс» через дорогу — стакан.

К тому времени, как они достигли границы с Массачусетсом, он отключился. Он сидел на роскошном заднем сиденье с плотно заткнутым стеклянным дозатором и пил до тех пор, пока тонированные стекла лимузина не стали казаться ему темно-зелеными, несмотря на то, что день становился все ярче и ярче. В бесшумном, охлаждаемом кондиционером «мерседесе» он подскакивал на сиденье, словно мертвый король, которого везли в обложенном подушками гробу обратно в Нью-Йорк.

«Почему в Нью-Йорк?» — удивился он. Потом он припомнил, что это потому, что туда надо Данте. Вытащив свой конверт с деньгами, он принялся рассеянно пересчитывать их, насчитав то ли пятнадцать, то ли восемнадцать сотен плюс-минус сотня или около того. У него ни разу не получилась одна и та же сумма, поэтому, пересчитав раза четыре, он засунул конверт с деньгами обратно в карман и забыл о нем.

Но Данте, который все это видел, впервые подумал, что этот придурок на заднем сиденье, вероятно, не так уж и богат. Кто же так считает деньги?

К тому моменту, как они добрались до Нью-Хейвена, Трампер уже так набрался, что Данте не стал даже спрашивать, можно ли остановиться. Он позвонил в Нью-Йорк и выслушал нагоняй от начальства и слезливые упреки и причитания от жены.

Когда он вернулся в машину, Трампера так развезло, что он просто не понимал, что говорит ему Данте.

А Данте хотел предупредить Трампера, что «они» ждут его в Нью-Йорке.

— Вы имеете в виду копов? — спросил Данте у своего начальства. — Что им от него надо?

— Бери выше: не обычные копы, — ответили ему.

— О, вот как! А что он такое натворил?

— Они считают, что он полный придурок, — ответили ему.

— О черт! Но ведь это не преступление?

Данте заткнул дозатор наглухо и с трудом привел Трампера в более или менее вменяемое состояние. Затем Данте решил, что пусть будет как будет; он шутливо помахал Трамперу через стакан. Тот улыбнулся и помахал в ответ.

Теперь Данте почти полюбил этого недоумка: чем-то этот тип растрогал его. Еще до того, как они покинули Мэн, он переменил свое мнение насчет этого парня. Он попросил у Трампера разрешения остановиться у магазина подарков, где хотел купить сувениры своей жене и детишкам.

Трампер позволил, и Данте вошел внутрь магазина, разглядывая пластиковых омаров и акварели с видами моря на кусках плавникового дерева. А Богус тем временем принялся рассматривать фотографии, которые дал ему перед отъездом Коут. Это была целая пачка фотографий Кольма, больших, восемь на десять: Кольм на отмели, Кольм в лодке, Кольм на берегу в снежную бурю (так, значит, они переехали еще зимой!), Кольм, позирующий на коленях Бигги. Все они были просто чудесными.

Но последняя фотография повергла Трампера в шок. Возможно, Коут выбирал фотографии второпях и вовсе не хотел давать ему этот снимок, поскольку он явно выпадал из серии. Это была крупным планом снятая обнаженная женщина, искаженная широкоугольником. Центром композиции была ее промежность; она лежала на поле в такой позе, что фактура травы меж ее раздвинутых ног практически совпадала с фактурой волос на лобке; должно быть, в этом и заключалась идея фотографии. Объектив делал выпуклым пространство вокруг нее, оставляя лицо женщины маленьким, далеким и нечетким. Зато ее дырка попадала в самый что ни на есть фокус!

«Мать-Земля?» — подумал Трампер. Фотография ему не понравилась, но он понимал, что если Коут положил ее не по ошибке, если Коут дал ему ее преднамеренно, то это был щедрый жест, сделанный из самых лучших побуждений — поистине в духе Коута. Жест, так же как и сам Коут, поразительно дурного вкуса. Обнаженной была не кто иная, как Бигги.

Трампер поднял глаза и увидел возвращавшегося Данте. Он открыл заднюю дверцу машины, намереваясь показать Трамперу, что он купил для своих детишек: три надувных пляжных мяча и три футболки с надписью «МЭН!» на груди; под надписью красовался большой омар, задиравший кверху свои клешни.

— Очень хорошие подарки, — похвалил Трампер. — Очень!.

Затем Данте увидел фотографии Кольма и, прежде чем Трампер успел остановить его, взял всю стопку и принялся просматривать.

— Я хочу вам сказать, сэр, — улыбнулся он, — что у вас очень красивый мальчик. — Трампер отвел взгляд в сторону, и Данте, растерянный, добавил: — Я догадался, что он ваш. Он на вас очень похож.

Затем Данте дошел до фотографии с дыркой Бигги, и, хотя он попытался не смотреть на нее, отвести глаза он не смог. Наконец, усилием воли, он сунул фотографию в самый конец и протянул всю пачку обратно Трамперу.

Трампер попытался улыбнуться.

— Очень здорово, — сказал Данте Каличчио, изо всех сил стараясь не дать губам скривиться.

Затем я определил, что вокруг меня Нью-Йорк. Старое доброе «Джек Дэниелс», крепостью в 90 градусов, колыхалось в моем мозгу, его жгучий осадок осел на моем языке таким толстым слоем, что я мог бы его жевать.