Чистое небо - Ежи Тумановский

— Заткни пасть, — сурово сказал Смирный. — Сижу тут с тобой, как бельмо на глазу…

Все это время Смирный наблюдал за дорогой. У шлагбаума стояло двое часовых, больше никого не было видно. «Все, другого шанса не будет», — решил Смирный.

Он резко поднялся с солдата, отбросил его автомат, подхватил «штайер» и понесся к дороге. Плененный вояка был так напуган, что даже не кричал, что было очень на руку, когда дорога каждая секунда. Добежав до «уазика», Смирный выстрелил в водителя, который курил в кабине. Часовые обернулись на звуки. Смирный короткой очередью, не целясь, выстрелил в направлении шлагбаума. Солдаты попадали, поднимая переполох своими воплями. Смирный быстро вывалил труп водителя, выстрелил в колеса первой машины и сел за руль. Двигатель был заведен, и Смирный, вдавив газ, резко крутанул руль, пригибаясь. В борт застучали пули. Совершив обратный маневр, на скорости он снес шлагбаум и, петляя, двинулся по дороге, наблюдая в зеркало, как мечутся солдаты возле второй машины и стреляют вслед. Еще несколько пуль с металлическим звоном попали в створки дергающихся задних дверей. Смирный инстинктивно пригнулся. Кажись, пронесло! Он нервно засмеялся. В груди бешено колотилось сердце. Ничего, совсем немного осталось. Совсем немного!

До развилки Смирный доехал без приключений. «Уазик» оставил прямо на ней — если все-таки погоня будет, пусть поломают голову, в какую сторону направился сталкер. Впрочем, Смирный очень сомневался, что военные организуют погоню. Они боятся Зоны как огня, особенно малоизведанных мест. Они берут нахрапом, массированными рейдами, тщательно спланированными, а силами одного блокпоста делать ничего не будут.

Через километр стали видны корпуса санатория «Десна». Построенный в семидесятые, он был здравницей для простых трудящихся и партийных деятелей низшего звена. Незатейливая советская архитектура, выложенные мозаикой сцены счастливой советской действительности вкупе с царящей разрухой и темными проемами окон создавали ужасный диссонанс.

Смирный не любил поселки и прочие антропогенные места в Зоне. Уж очень неуютно и чужеродно они смотрелись, да и опасности от них исходило гораздо больше. В них почти всегда обитали мутанты, аномалии отличались излишним коварством.

На всякий случай он держал «штайер» наготове. Проходя мимо полуразрушенного здания столовой, Смирный дернулся от жестяных звуков в ней. Он быстро присел на колено, стволом ища опасность. Во мраке столовой он разглядел темный силуэт, метнувшийся со стола, и снова звук падающей жестяной посуды. Кажется, собака. Хорошо, если одна, а не со стаей.

Он шел по асфальтированной дорожке. Асфальт давно потрескался, из трещин пробивалась трава. Смирный вспомнил ярко-зеленую траву на той опушке, и его передернуло. «Тьфу, совсем нервный стал», — пожурил он самого себя. Ну, ничего. Теперь он совсем рядом…

Очень здесь было неуютно. Высокие сосны, обступающие старые здания, неподвижными стражами охраняли покой. Ни ветерка, ни птицы. Никого. Даже мутантов нет, что очень странно. Впрочем, эти могут появиться совсем внезапно.

Ему надо найти водонасосную станцию. Или водораспределительную, черт ее знает. В общем, где она конкретно располагалась на территории, он не знал. В процессе поисков он видел одного снорка, который что-то ковырял в остове старенького «Москвича». Смирного поразил тот факт, что снорк, едва заметив его, молниеносно ретировался в кусты. «Поведение более чем странное для этих уродов», — подумал Смирный. И тишина. Густая, вязкая, прямо хоть ложкой ешь. Словно все здесь приготовилось к чему-то. Или к кому-то.

Распределительная станция, а заодно и бойлерная находились у пропускного пункта. Кирпичная труба торчала, как назидательно указывающий в небеса перст. Смирный взволнованно вздохнул. Ну, сейчас все закончится. И прояснится, врал старик Профессор или нет.

Смирный обернулся, чтобы запомнить кое-какие ориентиры, и застыл. Он ощутил, что за его спиной что-то изменилось. Причем кардинально. Он резко повернулся и оцепенел.

У пропускного пункта стояла стая псевдособак. Голов на триста. Несколькими цепями. Словно милиция на футбольном матче. С такими же непроницаемыми мордами. А на них двигалась толпа… людей?

Люди ли это?

Откуда здесь люди?! Неужели Гвоздь был прав? Или он не про этих рассказывал?

Люди были обнажены. Причем они были как-то неестественно чисты, неправильно чисты. Они толпой надвигались на псевдособак. И тут одна из них завыла пронзительным басом, вторая подхватила, затем третья, пятая, десятая… Истошный и дикий вой давил уши, щекотал нервы, пытался проникнуть в душу. Люди, до этого момента спокойные, пришли в замешательство. Их спокойствие уступило место панике, и они бросились прочь от псевдособак.

Смирный попятился назад. Обернувшись, он, к своему ужасу, заметил, что сзади него тоже собачье оцепление. А на него неслась толпа. Одно он знал точно — с собаками ему не справиться.

Профессор, будь ты проклят со своими историями!

Смирный истошно заорал и сделал несколько очередей из «штайера» в воздух. На людей это не произвело никакого эффекта, они реагировали лишь на звериный вой. До дверей бойлерной Смирному оставалось метров сто. Люди были совсем близко. Еще секунда, и они обступили его колышущимся морем теплой плоти, в их глазах не было смысла, а была какая-то мольба неизвестно о чем, они тянули к нему руки, щипали, трогали, рвали комбинезон, сдирали рюкзак… И страшно и монотонно мычали при этом. Смирный видел эти пустые глаза, эти глаза… глаза… гла…

А-а-а-а-а-а-а-а-ргх!

Воздух вспороли выстрелы. Люди истошно визжали. Он шел, стрелял, менял обойму, отбиваясь локтями, снова стрелял с какой-то странной улыбкой, как бы невзначай отметив, что в толпе почему-то лишь женщины и дети. Красивые женщины, молодые, с совершенными формами, и дети, какими их рисуют в рекламках, с пухлыми щечками, светлыми глазами…

Профессор, зачем ты рассказал это мне?!!

Закончились патроны. Идти стало труднее, словно людской поток возрос количественно. Смирный просто бил «штайером», бил всех, без разбору, бил страшно, ломая носы, черепа и конечности, выбивая глаза и зубы, а в мозгу у него вертелась одна лишь мысль: «Я должен, я должен, я должен…

Тэк, почему ты не пошел со мной?!!»

Потом «штайер» куда-то пропал, пистолет тоже, и Смирный прокладывал путь к цели ножом. Ему казалось, что он всю жизнь прожил посреди истошного непрекращающегося вопля, среди брызг крови. Он ступал по искалеченным телам, взрослым и детским, порой еще живым, а на устах его играла странная улыбка.

Он едва сумел открыть тяжелую дверь. Еще труднее было закрыть ее на засов. Металл глухо жаловался на удары извне. В помещении было темно. Смирный, шатаясь, сделал несколько шагов, под ногами что-то захрустело. Потом он за что-то зацепился, куда-то упал и скатился по ступеням. Он смеялся, пока не потерял сознание.

* * *

Первое, что он увидел, — потолок.

Первое, что ощутил, — влагу.