Тени предков - Джорджет Хейер

– Твоя матушка разрыдалась. Видишь ли, дитя, я дал им понять, что ты утопилась. Тут она закричала, а Сен-Вир, видя, что он изобличен, застрелился.

– Какое, наверное, поднялось волнение, – заметила она. – И почему меня там не было! Мне жалко мадам де Сен-Вир… немножко, но я рада, что свиного отродья больше нет в живых. А что будет с виконтом? Ему, наверное, очень грустно.

– Мне кажется, он особенно сожалеть не будет. А твой дядя, конечно, о нем позаботится. У нее заблестели глаза.

– Voyons, у меня, оказывается, есть много родных! Сколько у меня дядей, монсеньор?

– Точно не знаю, малютка. Со стороны отца у тебя есть дядя и замужняя тетка. А со стороны матери несколько дядей, мне кажется, и много теток, а также кузенов и кузин.

Она покачала головой.

– Мне очень трудно понять все это, монсеньор. А вы знали? Откуда вы узнали? И почему не сказали мне?

Его светлость посмотрел на свою табакерку.

– Дитя мое, когда я купил тебя у досточтимого Жана, меня толкнуло на это твое сходство с Сен-Виром. – Он помолчал. – Я решил использовать тебя как оружие, чтобы… э… расквитаться с ним за то, как… он когда-то поступил со мной.

– И… и поэтому вы сделали меня своей воспитанницей? И столько всего мне подарили? – спросила она тоненьким голоском.

Он встал, отошел к окну и посмотрел наружу.

– Не совсем, – сказал он, забыв растянуть это слово.

Она тоскливо посмотрела на него.

– И еще потому, что я вам немножко понравилась, монсеньор.

– Да, но после. Когда я узнал тебя, дитя.

Она крутила в пальцах платок.

– А я… вы… вы позволите мне остаться вашей воспитанницей?

Он помолчал.

– Дорогая, теперь у тебя есть мать и дядя, которые окружат тебя заботами.

– Да? – сказала она.

Его светлость продолжал смотреть в окно. Лицо у него стало очень суровым.

– Они будут любить тебя, mа fille, – сказал он ровным голосом. – А раз у тебя есть они, остаться моей воспитанницей ты не можешь.

– Но… но мне обязательно иметь их? – спросила она жалобно.

Его светлость не улыбнулся.

– Боюсь, что так, малютка. Видишь ли, они хотят, чтобы ты была с ними.

– Разве? – Она поднялась с кушетки, блеск в ее глазах погас. – Они же совсем меня не знают, монсеньор.

– Это твоя семья, дитя.

– Они мне не нужны.

Тут он отошел от окна и взял ее за руки.

– Милая моя, – сказал он, – для тебя самое лучшее – жить с ними, поверь мне. В один прекрасный день, я думаю, ты встретишь молодого человека, гораздо моложе меня, и он сделает тебя счастливой.

Глаза Леони, страдальчески устремленные на герцога, наполнились слезами.

– Монсеньор… пожалуйста… не говорите со мной о замужестве, – прошептала она.

– Дитя… – Он крепче сжал ее руки. – Я хочу, чтобы ты забыла меня. Я тебе не подхожу. Лучше тебе не думать обо мне.

– Монсеньор, я никогда не думала, что вы женитесь на мне, – сказала она. – Но если… если бы я вам нравилась… я думала, что, может быть, вы бы… оставались со мной… пока я вам не прискучила бы.

На мгновение наступила тишина. Затем его светлость заговорил. Так резко, что Леони испугалась.

– Никогда не говори так, Леони! Ты понимаешь?

– Я… простите. – Она запнулась. – Я… я не хотела рассердить вас, монсеньор.

– Я не сержусь, – ответил он. – Даже будь это возможно, я бы не сделал тебя своей любовницей, Леони. Ты для меня совсем иное, Леони.

– Вы меня не любите? – спросила она по-детски.

– Слишком… сильно, чтобы жениться на тебе, – сказал он и отпустил ее руки. – Это невозможно.

Она замерла, глядя на красные пятна, которые его пальцы оставили на ее запястьях, а потом чуть улыбнулась умудренной улыбкой.

– Вы отвезете меня к этой матери, к этому дяде, которых я не знаю?

– Да, – коротко ответил он.

– Монсеньор, тогда я лучше останусь здесь, – сказала она. – Раз я вам не нужна, то я не вернусь туда. C'est fini, tout cela[177]. – У нее вырвалось рыдание. – Вы меня купили, монсеньор, и я ваша, пока не умру. Я вам сказала… давно… что это так. Вы не помните?

– Я помню каждое твое слово, дитя.

– Монсеньор, я… я не хочу быть для вас обузой. Вам прискучило иметь меня вашей воспитанницей, и… и я лучше расстанусь с вами, чем надоедать вам. Но я не могу вернуться в Париж. Не могу! Я буду… счастлива здесь с мосье де Бопре, но я и подумать не могу о том, чтобы вернуться назад одной… в мир, где я жила рядом с вами.

Он поглядел на нее, и она увидела, как его пальцы стиснули табакерку.

– Дитя, ты меня не знаешь. Ты создала сказочного рыцаря в моем облике и превратила его в божество. Но он – не я. Много раз, малютка, я повторял тебе, что я не сказочный герой, но, кажется, ты мне не поверила. Говорю тебе снова, что я не гожусь для тебя. Между нами двадцать лет, и годы эти я прожил не так, как следовало бы. Моя репутация давно и бесповоротно погублена, дитя. Я происхожу из порочного рода и не принес чести фамилии, которую ношу. Ты знаешь, как меня называют? Я заслужил это прозвище, дитя, и даже гордился им! Я не был верен ни одной женщине, позади меня – череда отвратительных скандалов. Я был богат, но в молодости промотал свое состояние, а мое нынешнее богатство выиграл в карты. Возможно, ты видела лучшее во мне, но худшего не видела. Малютка, ты достойна несравненно лучшего мужа. Я бы подарил тебе юношу, который пришел бы к тебе с чистым сердцем, а не такого, который рос среди порока с колыбели.

На кончиках ее ресниц повисли слезинки.

– Ах, монсеньор, не нужно говорить мне этого. Я знаю… я всегда знала, и все равно я вас люблю. Мне не нужно никаких юношей, мне нужен только… монсеньор.

– Леони, подумай же! Ты будешь не первой женщиной в моей жизни.

Она улыбнулась сквозь слезы.

– Монсеньор, по-моему, лучше быть последней женщиной в ней, чем первой, – сказала она.

– Малютка, это безумие!

Она подошла к нему и положила руку ему на локоть.

– Монсеньор, не думаю, что я смогу жить без вас. Мне необходимо, чтобы вы меня опекали, и любили меня, и бранили, когда я maladroite[178].

Он невольно схватил ее руки.

– Руперт был бы куда более подходящим женихом, – сказал он с горечью.

Ее глаза метнули молнию.