Измена: B-52 - Ария Тес

не ругались так, как мы с бывшей женой — с ней в ход летело все, с Мариной самое оскорбительное «самовлюбленный пельмень». И то, как вы понимаете, скорее смех оно вызвало, нежели другие ощущения.

- Оль, я встретил женщину, и о ней теперь должен думать. Пойми меня, пожалуйста…

- КАК ТЫ СМЕЕШЬ МНЕ ГОВОРИТЬ О СВОЕЙ ЛЮБОВНИЦЕ?!

О боже. Приплыли. Но какая же она любовница?! Марина бы сильно обиделась, если бы узнала, и я это понимая бью кулаком по столу — Ольга сразу сникает и отступает.

- Никогда не смей говорить о ней так, Ольга. Ты слышала?! Никогда не смей ее оскорблять, или ты пожалеешь. Я пытаюсь наладить нормальные отношения из-за Авроры, но ты…

- Я же люблю тебя…

О боже в квадрате. Я даже не собираюсь сдерживаться и закатываю глаза, потом тру их и только после этого устало на нее смотрю.

- Вот это вообще мимо.

- Ты мне не веришь?…

- Если честно, я не верю, что ты вообще меня когда-нибудь любила.

- Стас!

- ...Но это ничего. Я больше не в претензии, мне плевать. Правда.

- Не говори так!

- Оль, я с отцом общаться начал.

Моментально она белеет. Серьезно. Как дизайнерские обои теперь, точно под цвет «слоновой кости», которой она задолбала всех в магазине в свое время. Помню, когда выходил вместе с ней, после дикого скандала, на меня так сочувствующе смотрели…Да что там? Я сам себе сочувствовал, что баба у меня — дура склочная. А что поделать? Какую выбрал. Сам виноват.

- Я хочу спросить…

- Все вранье.

- Ты даже не знаешь о чем.

- ВСЕ ВРАНЬЕ! ОН ВРЕТ! ВРЕТ!

Третье «о боже» уже как-то даже стыдно использовать, когда она пускает в ход последний свой козырь — слезы. Присаживается обратно на стул, начинает рыдать в голос, а я пару мгновений на все это смотрю, а потом отворачиваюсь. Раньше? Да я бы бежал, чтобы эти слезы руками ловить. Сейчас? Никогда. Наконец-то я вижу все эти манипуляции, о которых мне хором орали родственники. Она ведь играет. Манипулирует и продавливает. Ищет слабые стороны моей обороны и направляет туда весь огонь, только вот пробелам в следующем: слабые места были, когда я ее любил. Теперь ничего не осталось. Я глух.

Ольга это понимает почти сразу. Я даже засекаю время на таймере с часов плиты. Одна минута — рев усиливается, вторая — сходит на нет.

- Ты даже не подойдешь?

- Побольше поплачешь — поменьше пописаешь.

- Гандон!

Она резко скидывает со стола салфетницу, та грохает на пол и разносит этот звук отчаяния по всему пространству, а мне никак. Нет триумфа, радости, никак — это лучшее благословение.

- Зачем ты это сделала? Зачем ты ему звонила? Скажи мне правду.

- Вернешь содержание? - резко перевожу на нее взгляд, а она плечами жмет так просто и говорит, - Что? С тебя не убудет, Давыдов, а твоей этой…Мариночке вряд ли нужно много.

- Говори.

Холоден максимально. Пусть думает, что сломала, я правду знать хочу. Чисто из любопытства…И она мне ее дает. Закатывает глаза, потом вытирает слезы и кивает.

- Я знала, что ты психанешь и останешься со мной наедине. Поймешь, что только я буду рядом и смогу тебя утешить.

- Марина была рядом.

- В твоем кабинете были только мы, Давыдов. Ты забыл? Никаких серых мышек.

- Ты меня не любишь.

- Это вопрос?

- Утверждение. Ты испугалась ведь, когда Марина появилась, да? Боишься, что потеряешь запасной аэродром и содержание.

- Бред.

- Вряд ли, - собираюсь встать, но она вдруг продолжает, еще ядовито так.

- Ты подожди, нагуляешься и обратно прибежишь. Любишь меня. Всегда будешь любить. Тебе только со мной хорошо будет, только я смогу тебя понять и принять. Где она? Ее нет. И не будет. А я буду всегда рядом, как и тогда была.

Хватит, я услышал достаточно. Использовать такую мою слабость? Ох, просто потрясающе. Медленно встаю и поправляю футболку, а потом смотрю на нее с жалостью. Она ведь и не меня кусает, себя скорее. Буквально захлебывается в своем собственном яде.

- Я услышал достаточно.

- А содержание?

- Нет.

- Но…

- Прощай, Ольга.

Марина

Хлопаю глазами. Нет, это, конечно, круто, ничего не скажешь…

- Прости, что я так долго соображал, - снова шепчет мне в висок, а я его только теснее обнимаю.

- Если это было в последний раз — прощаю.

- Я же тебе слово дал. Все теперь иначе будет между нами.

- Не хочу иначе.

- Что, прости? - усмехается, а потом резко переворачивает меня на спину и нависает сверху, - Издеваешься, женщина?!

Я не издеваюсь — женщина хохочет в голос и так ногами болтает, что скидывает все фрукты на пол.

- Ой…

- О да. Ой. Что это значит…

- Не хочу, чтобы ты менялся, - провожу слегка по его щеке и улыбаюсь до ушей самой своей глупой улыбкой, - Оставайся таким, какой ты есть.

- Но без Ольги.

- Без всех. Только мы, можно?

- Я влюблен в тебя, как до Луны и обратно, Марина. Не можно, по-другому просто не получится при таком раскладе, я ведь и не вижу никого кроме теперь. Только ты. Моя сладкий B-52…

После таких слов я нарыла в своем арсенале еще более глупую улыбку — я ведь вижу, что он говорит это не для того, чтобы красивее звучало. Так и есть, это правда. Давыдов у меня вообще трепаться не особо любит и не особо умеет. Он — мужчина дела, не слов, не его это история в уши лить. Если он что-то говорит, значит чувствует так. Еще вторит мне — улыбается смущено, глупо, как я, а потом медленно приближается. Я чувствую вкус его сладких от винограда губ и таю. Распадаюсь на мелкие кусочки. До сих пор для меня загадка, как он может заставить меня так млеть всего одним поцелуем? Но я больше похожа на масло, которое кинули на горячие блинчики, и искать ответа не хочу просто. Неважно мне «как».

Возбуждение растет вместе с его напором, а когда я чувствую, как он растягивает пояс на моем халате, вовсе задыхаюсь и издаю тихий стон. Знаю, что он не будет последним за эту ночь — мы слишком давно не виделись, чтобы ограничиться одним разом.