Русские - не славяне? - Александр Пересвет

И идет вокруг них новая замятня. Теперь некие славяне как с цепи сорвались. Вместе с болгарами и аварами. А жить-то надо! Кушать надо. Значит, надо и пахать, и сеять. И скотину заводить. Земля-то хорошая. Жирная. Ведь и воины для того и убивают друг друга, чтобы затем на землю осесть и стать снова пахарями. Домик, лошадка, коровка, овечка, пряное поле весною, стерня золотая… А в домике — жена-детки, очаг, пиво с кумом, эх! Оно, конечно, подвиги и слава — это хорошо, особенно по молодости. Девки все твои, к примеру… Но голова в кустах — тоже довольно большая неприятность.

Так что у воинов той поры цель простая была — награбить так, чтобы подняться, землицей себя обеспечить, хозяйство завести. Профессиональных солдат я не беру в расчет, конечно, но в массовых движениях, подобных той Великой замятне послегуннской, основную роль не они и играли. Они — дружина. А войско — это полк. А полк, как известно, из фолка состоит. Из народа, то бишь. Из этого самого земледельца.

С другой стороны, много тут не напашешься, в таких-то условиях… Кто-то кого-то толкнул, с земли согнал, изгнанный, не веря в людской гуманизм — и справедливо! — взял в руки копье и шел восстанавливать справедливость за счет соседа. Потом налетели очередные исчадия Тартара, вообще всех перерезали, — приходи любой, садись на пустую землю, паши.

Так что, если умный, уже не сам для себя пашешь, а под гуннами ходишь. Теперь не в роду ты, а в фундаменте государства находишься. Но это, в общем, ранит гораздо меньше, чем сабелька вострая. Лишь бы брали умеренно, да защиту свою давали.

Но вот нет уж и гуннов. И вообще нет никого, кто мог бы предоставить надежную «крышу». А как и от кого, скажите, отобьется хуторок из десятка землянок, не окруженный ни стеной, ни хотя бы частоколом? Сколько там мужчин?

Как хотите, а относительно безопасное существование таких поселений возможно только в двух случаях.

Первый — когда самая последняя хатка такого хуторка находится под эффективной защитой эффективного государства, уровень риска от потенциального гарантированного насилия которого гораздо выше выигрыша от похищенного или отнятого имущества.

Очевидно, что такого государства в те времена в тех местах не было. Его в тех местах нет даже и в нынешние времена.

Второй случай — когда проходящей банде нечем поживиться. Горшок разве, груболепленный, стырить. Ну, с дамой побаловаться, если в лес или горы утечь не успела.

Отсюда сразу становится понятно, отчего столь беден инвентарь первых достоверно славянских культур. Почему он беден в последующих достоверно славянских культурах. Отчего каждый приходящий мог «творить насилие женам славянским». Отчего арабы писали позднее, что славяне являются для русов не более чем дичью для охоты — для охоты за рабами.

А попробуй, поживи под ногами у тиранозавров! Поневоле станешь тощим, тихим и незаметным, чтобы интереса пищевого не представлять. А также хитрым и недоверчивым. Нет смысла богатеть — все равно отнимут! Нет смысла строить дом — все равно сожгут. Нет смысла защищать свою деревню — все равно победят. Зато есть прямой смысл умело прятаться и… идти под крепкую руку!

А где ее взять? Одни других вырезали, третьи на север ушли, четвертые с пятыми лютуются… На чей меч ни обопрешься — вскоре под другим лежать будешь.

И вот тут самое время вспомнить те свободные ватажки вооруженных венедских юношей, что курсировали по вервям-задругам, защищая «своих» от чужих и получая за то кормление. Сдвинувшись к Дунаю, потомки венедов славяне и анты угодили в такой пересыщенный насилием и добычей раствор, в котором те ватажки должны были ощутить себя как рыбы в воде. Именно к ним должны были прибиваться невостребованные герои и отставные солдаты, дезертиры и авантюристы.

Потому, кстати, так мало и имен предводителей славянских и антских воинств донесли до нас хронисты, что не было это постоянным войском, военачальников которого знать полезно для здоровья. Нет — сговорились, стакнулись, сбились, напали, ограбили и разбежались. По своим задругам. Хвастаться добычею и звать с собою молодежь на следующие набеги. Именно они, ватажки, и должны были сбиваться в комки варварских войск, что катились опустошать Империю.

Вот сообщение:

Нападение на Византию возглавил некто Мундон. Он бежал от гепидов-федератов за Дунай (на левый берег) и бродил там в местах необработанных и лишенных каких-либо землевладельцев; там собрал он отовсюду множество угонщиков скота, скамаров и разбойников.

Все понятно. Некий харизматический парень сколотил банду из всякого агрессивного сброда. Ибо угонщики скота и разбойники — ясно, кто такие, а о скамарах дает нам свидетельство тот же аббат Евгипий, составивший в 511 году уже упоминавшееся «Житие св. Северина»:

грабители и разбойники, известные под общим именем «сакамары».

В общем, этакий Стенька Разин во главе дунайских отморозков. И клич наш Мундон наверняка бросал такой же: «Сарынь на кичку!» Ибо чем еще завлечь собравшихся вокруг него высоконравственных людей? А кто у нас «кичка»? А кичка тут — жирные ромеи. Перебирайся через Дунай и дави…

Вот он, этот элемент, с необходимостью и неизбежностью обязанный появиться во взбаламученном 300 летним террором —

в местах необработанных и лишенных каких-либо землевладельцев —

— пограничье. В условиях едва ли не атомарного распада и разложения придунайского этногеополитического континуума основную адсорбирующую роль должны были играть даже малые осколки организованных структур. Или вовсе отдельные сильные личности. Во всех ипостасях — от этнической до бандитской. Это одиночные, свободные человеческие атомы — с очень острыми зубами и клинками. Вот они-то, отколовшиеся от ушедших в дальние края племен воины, уцелевшие и вызверившиеся от необходимых для этого убийств поселяне, сбежавшие из самых разных войск солдаты, удачливые предводители шаек, — жестокие, энергичные, «пассионарные» деятели —

— они, собираясь в отряды и банды, и стали теми пылинками, что вызвали кристаллизацию пересыщенного раствора.

А поскольку у всех этих кристаллов маячила цель куда более сладкая, нежели то, что можно добыть у такой же, как твоя, соседней банды, то общий вектор движения неизбежно оказался направлен на Византию.

Почему это было и почему это было неизбежно, помогают представить русские народные былины. В которых, по мнению очень интересного автора книги «Славянская Европа V–VI вв.» С. В. Алексеева, отразились предания еще того, легендарного времени первого натиска славян на Византию. Вот как о том говорится в былине о Волхе:

В былине молодой богатырь-чародей Волх, набрав себе дружину из погодков, выступает в поход на далекую южную страну («Турец-землю» или «царство Индейское»). Страна эта наделяется чертами потустороннего мира, вход в «царство» защищает стена с воротами, в которые невозможно пройти.

При этом, однако, Волх наш не теряется: проводит разведку, подслушиает разговор царя с женой, портит оружие врага. Но самое главное, отмечает С. В. Алексеев, —