Сказки сироты: Города монет и пряностей - Кэтрин М. Валенте

Гнёздышко держала в руках ребёнка, завёрнутого в серое покрывало и шерстяные лоскуты. Я едва заметил дитя, потому что смотрел лишь на неё.

– Прости, – наконец сказала она. – Я не хотела постареть или обзавестись руками и ногами. Я была бы счастлива рядом с тобой. Но ты не позволил мне этого.

– Моё перо…

– Я знаю, мой милый, я знаю… Ни один из нас ничего не мог поделать. Наша история очень грустная. Может, потрёпанная оперная труппа, которую я видела внизу, однажды сыграет её на сцене. Но быть женщиной не так уж плохо; останься я гусыней, точно не прожила бы достаточно долго, чтобы найти тебя. Гуси – существа мимолётные и часто глупые.

Потом она рассказала мне обо всём, что с ней произошло после нашего расставания: как она познакомилась со Звёздами, покинула мир живых и вернулась обратно; как помогла Звезде родить ребёнка и вынесла его из тьмы. Я рассказал ей о паучихе, мышах и Звезде в сердце города. Мы бы изливали свои приключения всю ночь, но ребёнок проснулся и начал пронзительно кричать. Гнёздышко дала ему пососать свой палец, и дитя чуть притихло. Она посмотрела на меня сквозь поредевшие волосы, которые теперь, с возрастом, напоминали длинные тонкие перья.

– Я принесла её тебе, – сказала она.

– Ребёнка?

– Ты так хотел птенчиков, когда я летала с тобой. Больше, чем меня… Когда эта малышка впервые дёрнула меня за волосы, я поняла, где она будет в безопасности и что ты присмотришь за ней. Я поняла, что она тебе нужна. Она – не птенчик, у неё нет перьев и клюва, и она никогда не полетит. Но ведь я тоже больше не летаю.

Я посмотрел на девочку в пелёнках. Её большие тёмные глаза сонно мигнули в ответ; густые тёмные волосы напоминали обожжённую траву. Она не сильно смахивала на Жар-Птицу, но моё сердце всегда было нежным. Поэтому, когда малявка протянула пухлую розовую ручку и схватила мой тёплый бронзовый клюв, я услышал её смех и вспомнил все оранжевые яйца, которые высиживала моя кузина, гнездо из пепла и деревья посреди пустыни. Я понял, что эта сиротка – моя родная, моё утешение, моё вылупившееся яйцо, моя девочка.

– Я бы искал… – начал я.

– Ты бы никогда меня не нашел.

– Она красивая.

– Знаю.

Гнёздышко, деловитая и бесцеремонная, шмыгнула носом и начала рыться в сломанных досках, отрезах шелка и блестящих вещах, оставленных мышами, чтобы собрать достаточное количество обломков и соорудить колыбель. Пока она искала, я тихонько пел ребёнку, и через некоторое время девочка уже лепетала в такт мне.

Почти наступило утро, когда колыбель была закончена, – небрежная, но до странности милая штука, опиравшаяся на два длинных золотых виолончельных смычка и округлые осколки колокола, сделанная из красного дерева и камня, застеленная полотном Ткачихи и прикрытая крышкой сундука, в котором когда-то лежали монеты, привлекшие сорочий взгляд мышей. Гнёздышко уложила туда ребёнка и вновь взялась за ткань, чтобы сделать из неё одеяло.

– Постой! – вдруг воскликнул я и ринулся к стропилам, от чего вся башня затрещала и задрожала.

Я вытащил плащ из пространства в стене, куда засунул его, не в силах смотреть и вспоминать о случившемся без ужасных болей в хвосте. Я слетел вниз; золотой плащ из перьев стелился за мной, точно воздушный змей. Мы завернули в него нашу девочку и погрузили её в мечты. Моя черноволосая красавица спала в моём пухе, и все золотые перья сияли вокруг её лица, как солнечные лучи.

В то утро я пропустил Карнавал. Гнёздышко лежала в моих крыльях, как когда-то, и мы слушали, как спит наша дочь. Я пытался сдержать слёзы – не мог допустить, чтобы они упали на её узкие плечи.

– Ты ведь не уйдёшь сразу, правда? – хрипло прошептал я. – Я этого не вынесу. Здесь так одиноко… Пройдёт время, и этот ребёнок станет мне дорог, как пламя и как дороги любой утке её утята. Но не без тебя! Ты должна хотя бы ненадолго задержаться, ради меня. Мы будем семьёй, некоторое время. Хоть чуть-чуть…

Гнёздышко повернулась ко мне и ослепительно улыбнулась, точно десяток полуденных солнц.

– Конечно, я останусь с тобой, моя единственная любовь, мой родной.

Она и впрямь осталась. Ненадолго.

Было лето, когда Гнёздышко задала мне вопрос. Я отнёс её на самый верх башни, и там она радостно сидела, болтая ногами над пустотой, оглядывая почти опустевший Аджанаб и указывая, словно маленькая девочка, на знакомые места: блистающую цветами Варени, далёкое Оперное Гетто, откуда доносились звуки арий, площадь Корицы-Звезды и маленькую танцующую Аграфену, тёмную искру на свету.

– Ты дашь мне перо? – вдруг спросила Гнёздышко, обратив на меня прищуренные глаза и прикрывая их рукой от солнца.

– Зачем? О чём таком ты можешь попросить меня, что бы я не сделал это в тот же миг?

– Я хочу быть уверена в том, что смогу позвать тебя, когда пожелаю и будет нужно.

– Просто позови, и я приду. Разве я не вскакиваю, когда ребёнок плачет?

Гнёздышко рассмеялась. Мне не понравилось, каким сухим и надломленным стал её голос, точно хворост.

– Даже если так.

Я задумался. Солнце было яркое и красное; безжалостное южное солнце, которое я теперь хорошо знал.

– Я никому бы не отдал ни одного пера, кроме тебя, – тебе я отдал бы их все. Более того, я бы отдал своё пламенеющее сердце, вложил его горящим в твои ладони.

Я изогнул длинную шею и на миг поймал солнце в эту странную живую петлю; мы вместе сияли. Затем я выдернул одно длинное перо из хвоста и позволил ему, увенчанному каплей крови, упасть в морщинистые руки Гнёздышка.

И знаешь, что? Мне совсем не было больно.

– Утром она исчезла, словно её и не было, и я остался один на своей колокольне, с голодной дочкой, которую нужно было кормить. – Фонарь потрепал волосы девочки огромным крылом. – Я назвал её Утешение, ибо в этом её суть: она утешила мою боль от пустого гнезда, боль от потери моей гусыни.

Утешение плакала, её маленькие плечи жутко вздрагивали, голова была опущена.

– Я думала… я думала… думала, что я твоя, – прошептала она.

– Ты моя, тыковка!

– Нет, я думала… думала, что я на самом деле твоя. Ты родился из дерева, но ты – птица. Мантикора рождается из фрукта, но на него не похожа. Молодой дракон выглядит в точности как девушка. Я думала… думала, что я – Жар-Птица. Что однажды раскрою крылья и полечу вместе с тобой, так близко к солнцу! Я думала, в этом мире дети не похожи на родителей. И я такая же.