Прощание с кошмаром - Татьяна Степанова

Снова сработал «мобильный».

Белогуров сначала не понял — а это кто? Вежливый голос. Что за ведьма еще? Чугунов? Кто такой Чугунов? Ах, этот спившийся ублюдок… Говорит его личный секретарь? Берут вещь? Согласны? Ах да, понял, понял… Он тоже с-согласен… Рад, чрезвычайно рад с-сотрудничеству… П-польщен…

После секретарши Чугунова трубку взял какой-то мужик: хрипловатый ленивый баритон. Ах, этот хлыщ, с которым они виделись сегодня на Крымке.., телохран Чугунова. Телохран, как и Пришелец, как и Пекин… Этакое странное везение на телохранов!

Белогурову было плевать, что этот тип там болтает. Коньяк уже плескался в нем, как жгучее озеро. И хотелось утонуть там навеки. Утонуть — и никогда не всплывать.

Этот день от рассвета до заката они все провели по-разному. Кате, например, день этот не принес ни новостей, ни радостей жизни — одни волнения и хлопоты. В Подмосковье случилось новое громкое убийство: на пороге собственной квартиры был расстрелян директор межрегиональной нефтеналивной базы. И телефоны в пресс-центре не умолкали. Из района Катя вернулась уже под вечер. Впечатления последних часов, дней, недель наслаивались одно на другое: ни конца — ни начала. И ясности никакой. И только кровь, смерть и снова кровь…

Кравченко заехал за ней на работу. Он тоже был разочарован. На это имелись собственные причины; никакие экстрасенсы не помогли. В который уж раз его работодателя Чугунова скрутил жесточайший приступ печени. Личный врач настаивал на немедленной госпитализации, а Чугунов отказывался. Его близкие — жена, старая верная секретарша, охрана — пытались уговорить упрямого, но…

Кравченко собирался отвезти Катю домой, а затем вернуться на дачу работодателя: Чугунову могло стать ночью хуже. «Надо уломать старика насчёт клиники, — сказал Кравченко после того, как поведал свою грустную сагу Кате, — загибается он вовсю. Жалко все же. Он, когда упрется, одного меня и слушает, да и то — вполуха».

На Катин вопрос, звонил ли Кравченко Белогурову, он равнодушно ответил: «Угу. И я звонил, и секретарша с ним говорила по моей просьбе. Там все нормально. Подождем. Не до этого мне сейчас, Кать, ей-богу! Если этот Иванушка Интернэшнл отыщет вещь, сам с нами свяжется».

— Вадя, а все-таки как мы выкрутимся, если Белогуров действительно отыщет альбом? Ведь он деньги потребует, комиссионные свои! Откуда же мы возьмем? — встревожилась Катя.

— Поздновато спохватилась — раньше такие детали надо было обдумывать, — Кравченко махнул рукой. — Не забивай голову разными пустяками. Выкрутимся. Что, мы ему расписку давали, что обязательно купим вещь? В крайнем случае этот твой Иванушка решит, что мы его просто банальнейшим образом кинули: жулики, мол, караул!

— А если он сам где-нибудь встретится с Чугуновым и спросит?

— В ближайший месяц-полтора — больничная фешенебельная койка, вот что Чучелу моему светит. У нас ли, за границей ли… А кто, как не начальник его личной охраны, должен позаботиться о том, чтобы всякие лишние контакты с посторонними у больного были ограничены? — Кравченко недобро усмехнулся. — Белогурове Чугуновым не пересекутся. В этом, Катька, можешь положиться на меня. Но я что-то не понял, — он заглянул в расстроенное лицо Кати, — ты же сама этого хотела! Заварила кашу, а теперь что же?

Катя отвернулась. А теперь ничего. Ни хорошего — ни плохого. Пустота и разочарование.

А эта их авантюра с Белогуровым… Ей снова стало не по себе оттого, что она познакомилась с этим человеком обманом. С ним можно было бы это сделать и, как Кравченко говорит, по-людски. Он интеллигентный человек — вежливый, с хорошими манерами, спокойный и… Ей снова вспомнился взгляд Белогурова: отрешенный, уплывающий, как дым, в никуда. Он смотрел на них с Кравченко и не видел. Не узнавал.

«Не стоило нам с ним так поступать. Не стоило его обманывать, — подумалось ей, — Зря мы все это затеяли. Ни к чему хорошему это не приведет».

А беседа с Никитой… От нее тоже остался неприятный осадок. Они оба были неискренни. Отчего? Наверное, впервые в жизни ей было тяжело откровенно поделиться с Никитой своими соображениями, сомнениями, своей тревогой. Неужели (она не желала себе в этом признаваться) ее настолько сильно задело то его словечко «пустыня», которое он обронил в беседе с Мещерским за бутылкой водки?

Никита заинтересовался Белогуровым. Это факт. Надо же, наш одинокий пустынник снизошел до личной беседы! Катя усмехнулась про себя. И как всегда, ничего объяснять не стал. Чем же он занимался в последние недели, когда они не виделись? Сплавил, что ли, «дело обезглавленных» в долгий ящик? Сам же говорил: «Может, и искать не нужно». А сейчас на очередной оперативке скорей всего получил по шее от начальства и сразу же «активизировал розыск». Так это и бывает. Когда нет собственных версий и идей по делу, берут за основу чужие. Воронов доложил ему про эпопею с «Жигулями», упомянув все фамилии, названные Катей для проверки, вот Колосов за них и ухватился, как за соломинку…

Катя вздохнула: как и при мысли об «обманутом» Белогурове, ей сейчас стало отчего-то стыдно и горько. Ведь ты не права, душа моя. Не права. Никита, он же… Нельзя и думать о нем вот так. От этого хуже только тебе самой.

— Что мы такие унылые? — Кравченко остановил машину у их дома. — Зуб, что ли, болит?

Катя молча полезла из машины. «Драгоценный В.А.» все же слишком прямолинеен. Мыслит лишь конкретными понятиями. У нее душа ноет, а он — зуб!

Когда Кравченко уехал — только пыль столбом, она медленно побрела по набережной, но не к дому, а в противоположную сторону. Там дома снова пустая квартира, стиральная машина, полная грязного белья, пылесос, это все там, а здесь…

Рассекая серые волны Москвы-реки, пронеслась моторная лодка. Следом за ней, словно проржавевший кит, ползла баржа, груженная гравием, держала курс к Воробьевым горам. Катя проводила ее взглядом. В липы парка Горького на противоположной стороне набережной садилось солнце. Закат был подобен тому прекрасному закату перед ураганом, наделавшим в Москве столько бед. Только среди его красок вместо прежних грозных багряных преобладали пурпурные и золотые.

* * *

Для Никиты Колосова ни рассвет, ни закат этого дня не стали какими-либо значимыми событиями. Подумаешь, солнце взошло и село! Колосов просто не заметил ни того, ни другого. Этот день он полностью посвятил работе в отделении милиции, обслуживающем Гранатовый переулок в Замоскворечье. В отделение, к вящему недоумению местных стражей порядка, внезапно Выл высажен целый десант с Петровки и с Никитского. Колосов и Свидерко в качестве «вышестоящего руководства» долго при закрытых дверях совещались с местными сыщиками и участковым. Их интересовало два вопроса: обитатели дома номер шесть по Гранатовому переулку, их образ жизни и принадлежащие им средства передвижения.

Никаких революционных, далеко идущих выводов из показаний Крайнева и рассказа Кати Колосов по-прежнему не делал. Запрещал себе это. Белогуров был всего лишь восемнадцатым фигурантом в списке посетителей «Колорадо». То, что их пути снова и так неожиданно пересеклись, еще ничего не означало. Колосов отлично помнил, как этот парень помог им с задержанием Могильного. Это был настоящий мужской поступок, как считал в душе Никита, и поэтому… Поэтому он просто не мог вот так с ходу перечеркнуть в себе эти воспоминания.