Образ врага - Полина Дашкова

– Нет, почему? Я тоже иногда… правда, редко. Но бывает,перечитываю. Это успокаивает нервы и помогает отвлечься.

– Так вот, я тоже хочу отвлечься. Но не на полчасика передсном, а на всю оставшуюся жизнь. Ну сколько мне еще осталось? Лет десять,спасибо, если пятнадцать. Этот последний драгоценный кусок я бы хотел прожитьсовсем иначе. Сидеть в кресле под торшером в маленькой московской квартирке,прихлебывать чаек вприкуску с карамелькой и смаковать строчки из «Медноговсадника» или из «Капитанской дочки». А потом выйти погулять на бульвар, наТверской или на Гоголевский. Знаете, особенно хорошо весной, когда совсемсходит снег, высыхает грязь, женщины надевают легкие туфельки, прорезываютсяпервые листочки, крошечные, нежные, как молочные зубки у ребенка, и все кажетсятрогательным, беззащитным. А осенью есть короткий промежуток, обычно в концесентября, когда еще совсем тепло, воздух прозрачный, ясный, как душа старика,который никому за свою долгую жизнь не сделал больно. Много света и покоя,грустная ясность ухода… Господи, о чем я? Простите, – Натан Ефимович,опомнившись, смутившись, взглянул в насмешливые черные глаза Подосинского, – яразболтался с вами. Вы человек деловой, вам четкость нужна. В общем, я хочудомой. В Москву. Это мое условие.

– Хорошо, – кивнул Подосинский, – я понял вас. Мы подумаем отаком варианте. А вы не будете скучать по сыну, по внукам?

– Разумеется, буду. Но что поделаешь? У них там своя жизнь.Они привыкли. Я не сумел, – Бренер допил свой остывший кофе, закурил, – ладно,давайте оставим лирику. Мне нужны гарантии.

– Какие конкретно?

– Ну хотя бы российский паспорт. Конечно, с другим именем.

– Это я вам обещаю. Сразу после ваших пресс конференций выполучите российский паспорт, мы решим ваши банковские проблемы. Как я понял, выдержите деньги в швейцарском банке, а не в израильском?

– Да, сын посоветовал перевести все туда.

– Ну что ж, это облегчит задачу. Вы удовлетворены?

– Пока это только слова, – покачал головой Бренер, – а мненужны гарантии. Зачем вам возиться со мной, когда я уже буду использован?Фальшивые документы это дорого, хлопотно. Вы – человек занятой.

– Вы все равно остаетесь свидетелем, – улыбнулся ГеннадийИльич, свидетелем моего участия в этой операции. Видите, я откровенен с вами.

– Так откровенны бывают с кандидатом в покойники, – медленнопроизнес Бренер, – вам выгодно будет меня убрать потом, когда я все расскажу.Получится дешевле и надежней.

– Послушайте, Натан Ефимович, а такую простую старомоднуювещь, как порядочность, вы совершенно скидываете со счетов? – спросилПодосинский, чуть прищурившись и внимательно глядя на профессора.

– Я вас не знаю. У меня нет оснований рассчитывать на вашупорядочность, быстро произнес Бренер и отвернулся, – однако, если я правильновас понял, иных гарантий у меня нет?

– Поверьте, Натан Ефимович, мое честное слово – этосерьезная гарантия. Это значительно надежней, чем вам кажется.

– Значит, мне остается верить вам на слово?

– Ну что же делать, – вздохнул Подосинский, – я не могу вампредложить других вариантов. Если вы отвлечетесь от своих недавних переживанийи подумаете, то поймете, что не так все страшно. Конечно, методы, которыми ядействую, не совсем благородны. Согласен. Однако цель вполне гуманна. Я незлодей, не бандит. Я богатый человек, которому не безразличны судьбы другихлюдей и целых стран. От гонки вооружения не выиграет ни Израиль, ни Ирак. Я не

Прав?

– Вам, Геннадий Ильич, нет дела ни до Ирака, ни до Израиля.То есть судьбы этих двух стран и их затяжного конфликта интересны вампостольку, поскольку на этом можно наварить капиталец. Вы торгуете нефтью…

– Откуда такая осведомленность? – поднял брови Подосинский.– Вы читаете газеты? Увлекаетесь теленовостями? Возможно, вы видели моюфотографию и узнали меня?

– Ничего подобного, – покачал головой Натан Ефимович, –газет я вообще не читаю, телевизор почти не смотрю. Вас вижу впервые, хотядогадываюсь, что вы достаточно известная и влиятельная личность.

Я сказал, что вы торгуете нефтью, просто потому, что этолучше, чем торговать оружием или наркотиками. Я всегда склонен думать особеседнике как можно лучше, даже если собеседник заказал и оплатил моепохищение.

– Спасибо. Я тронут, – Подосинский слегка склонил голову, –надеюсь, вы понимаете, что в моей идее открыть миру секретные разработкисмертоносных вирусов нет ничего злодейского? Средства не совсем благородны, ноцель гуманна. Нет?

– Я не согласен со знаменитой сентенцией о том, что цельоправдывает средства.

– Теоретически я тоже не согласен. Но, к сожалению, жизньустроена так, что между благородными целями и низкими средствами сложно найтикомпромиссный вариант.

И вдруг послышался страшный, истерический крик:

– Карл! Где ты? Карл! Свинья несчастная, подонок!

В каюту влетела Инга. Глаза ее сверкали, короткие светлыеволосы были встрепаны, лицо раскраснелось.

– Его нет на яхте! – крикнула она. – Он ушел и ничего несказал! Почему ваши свиньи у вертолета его не задержали?

Подосинский растерянно взглянул сначала на нее, потом наБренера.

– В чем дело? Почему она так орет? – тихо спросил он.

– Разве не понятно? – пожал плечами профессор.

– Кроме «Карл» и «швайн», я ничего не понял. Я не знаюнемецкого, только английский. Они что, поссорились? Они ведь любовники,насколько мне известно?

– Она кричит, что Карла нет на яхте. Спрашивает, почему вашиохранники позволили ему уйти.

– По-моему, она пьяна, – заметил Геннадий Ильич, – скажитеей, что она тоже может отправиться В город на несколько часов. До вечера естьвремя.

– Скажите сами. Она понимает по-английски. Я стараюсь с нейразговаривать как можно меньше.

Инга между тем бессильно упала в кресло, закурила и тихопроизнесла:

– Он не вернется. Он полетит в Россию, к своей проститутке,к своему выродку. Я найду и убью всех троих.

– Что она говорит? – шепотом спросил Подосинский.

– Ей кажется, Карл ее бросил, – так же шепотом ответилпрофессор.

– Не хватало мне здесь мелодрамы, – поморщился ГеннадийИльич. Успокойтесь – обратился он к Инге по-английски, – Карл должен вернуться.Вы тоже можете отправиться в город, соблюдая определенную осторожность. Вамнадо купить теплую одежду, мы ведь возвращаемся в зиму.