Пробуждение Рафаэля - Лесли Форбс

Водитель грустно запустил мотор. Будь она его дочерью… но она ему не дочь, и эти современные американские девчонки такие сильные, пышущие здоровьем, на них просто написано, что они способны сами позаботиться о себе. Он предпочитал, чтобы его женщина выглядела немножко беззащитной. Тогда мужчина чувствует себя сильным.

«Дуу-да, дуу-да», — горестно напевал Анджелино в своём лесном укрытии. Мулы щипали травку на поляне, и мягкий звон их колокольцев сегодня не утешал его. Он смотрел на ангела внизу. Анджелино знал об ангелах, мать рассказывала ему о них, как они лишились крыльев и упали.

Водитель серой машины упорно следовал за Донной от Урбино до поворота к вилле «Роза», там он остановился за рощей и стал дожидаться, пока не проедет возвращающееся такси. Второй человек, сидевший в машине, глядел на расстилающуюся перед ними живую картину: девушка (объект, модель художника, жертва), идущая по залитой солнцем долине навстречу своей неведомой судьбе, а вокруг колючая стерня сжатых полей. Ему подумалось, что это похоже на метафорическую средневековую фреску или иллюстрацию к Часослову. «„Вера в Действенность Человеческих Усилий", — пробормотал он, потом поправился: — Или, может, „Наказание за Пренебрежение Историей”». Всё заливал яркий и в то же время как бы подводный свет лунного затмения; такой свет исходит от ангелов, несущих видения Апокалипсиса.

Он не стал делиться этой мыслью с сероглазым водителем, серым существом, который не понял бы его. Вместо этого он мысленно обратился к незримому художнику, Творцу этого шедевра: «Откуда этот апокалипсический свет, Боже?» И сам ответил на вопрос: «От нас, он исходит от нас». Он чувствовал, что в душе он хороший человек, но к концу этого дня его моральное сближение с теми, другими людьми перестанет быть лишь кажущимся. Потому-то сегодня утром ему позвонили и потребовали его присутствия здесь. Чтобы сделать соучастником, повязать его ещё больше. Потому что он знает всё о Сан-Рокко, давно знал. Если и не сторож брату своему, то сторож его секретам. Белая гравийная дорога на Сан-Рокко была меловой чертой, пересёкшей другую, невидимую тропу в единое мгновение времени, призрачное «быстротечное мгновение», в котором исчезла его жизнь. Он получил урок на будущее. Прямая, верная дорога потерялась из виду…

Такой большой кусок жизни он прожил, оглядываясь назад, что теперь казался себе одним из дантовских волшебников,[130]странно скрученный так, что лбом был повёрнут к спине, и должен был двигаться, пятясь задом, лишённый возможности видеть прямо. Когда он утром спросил звонивших, а что, если кто-нибудь увидит его там, в Сан-Рокко, они засмеялись и ответили: «Много людей, если хочешь, можем назвать, с готовностью поклянутся, что видели тебя в это время на исповеди или в больнице, в частной лечебнице — в любом другом, нежели Сан-Рокко, подходящем святом или почтенном месте».

«Я здесь только как свидетель, — говорил он себе. — И может, моё присутствие предотвратит худшее».

Водитель с глазами цвета шифера отпустил сцепление, и машина беззвучно скользнула вниз с холма и покатила к Сан-Рокко.

Донна осторожно опустила сначала одну, потом другую ногу, и под подошвами захрустели осколки стекла, усеивавшие пол подвала. Она остановилась в ярком квадрате света, падавшего сверху в откинутую крышку люка, неуверенная, как актриса, которая пропустила репетиции и ожидает подсказки суфлёра.

В подвале стояла вонь от дыма, подгоревших сковородок и гниющих продуктов. Донна не решалась шагнуть из пятна спасительного солнечного света в эту смрадную тень и, шаря лучом фонарика по царившему в подвале хаосу, видела разбитые банки и бутылки, их растёкшееся содержимое, стены, оклеенные газетами, — рваными, за многие годы потемневшими от жирного чада печки. Морщась от отвращения, она стала пробираться вперёд среди этого кошмара, обходя упавшие полки. Слыша сонное жужжание мух, облепивших куски маринованной рыбы, она переступила через валявшуюся на боку корзину, из которой вывалились поношенная одежда и непарная обувь. Носком туфли она ткнула эту кучу и увидела маленькую кожаную перчатку с изящными вышитыми цветами. Наклонилась, чтобы поднять её, и обнаружила внутри горсть пуль и пожелтевших зубов и тут же с содроганием отбросила.

За спиной послышался шум, и Донна мгновенно обернулась — продукт телевизионной эры и кинотеатров под открытым небом, она знала, что в каждом подвале прячется свой неизменный серийный убийца. Она увидела лишь крысиный хвост, исчезающий за самодельной печуркой, но и этого было достаточно, чтобы ей нестерпимо захотелось снова оказаться на свежем воздухе, и она вернулась тем же путём назад к лестнице. Она с трудом пробралась по обломкам и поднялась по лестнице, и, когда голова её оказалась на уровне земли, её взгляд привлекло что-то белое и круглое в нескольких футах от неё, лежавшее в примятой траве. Кто-то, стоявший там, обронил эту вещицу. Балансируя на верхней ступеньке, она дотянулась до неё: это оказалась маленькая косточка величиной не более косточки полевой мыши, гладкая и желтоватая оттого, что её постоянно крутили в пальцах. Или ласкали: в памяти Донны всплыли его длинные тонкие пальцы, прижавшие косточку к ладони, и большой палец медленно поглаживал её, словно любимую птичку. Она проделала то же самое, и это, вместе со странной кладбищенской тишиной Сан-Рокко, напомнило ей о первом разговоре с графом Маласпино. Как он сказал об этом месте? Огромное кладбище, пейзаж, усеянный костями, где белые камни напоминают коленные чашечки или рёбра, торчащие сквозь кожу травы. Рука вспомнила ощущение хрупкой глиняной статуэтки, которую она разбила.

Жужжание насекомых и голоса птиц зазвучали приглушенней, её дыхание — тише, развалины деревни мерцали, окружая её. На пять или шесть минут она словно окунулась в иную жизнь, забыв свою. Катая в пальцах косточку, Донна вспоминала имена, случайно подслушанные в тот катастрофический день на вилле Роза, имена, которые теперь кое-что говорили ей. Карло Сегвита (брат её монсеньора). Лоренцо. Консорциум свиноводов.

Думая о всех когда-то звучавших здесь голосах, она сидела, глядя через долину на тёмный лес на другой стороне, пока звук или движение позади неё не заставили её обернуться. Тогда она увидела его, стоявшего в отдалении, отстраняясь от того, что должно было произойти. Затем что-то тяжёлое обрушилось на её череп, и она боком повалилась в подвал, буквально хватаясь за соломинки и увлекая за собой камни и комья дёрна, в ноздри хлынул запах земли и острый — осенних листьев, пока она падала мимо всех этих слов: MASSACRATI, ASSASSINIO, OMICIDIO, VIOLENZA CARNALE, VIOLENZA SU DONNA.[131]Она почувствовала, как легко переломилась лодыжка, попав между перекладин лестницы, потом её тело и голова со стуком упали на твёрдую утоптанную землю, усеянную осколками стекла, как говяжий бок на колоду мясника. Последнее, что уловило её сознание, был звон колоколов и гром, грохот копыт, грохот сердца… и тьма поглотила, затянула, затопила её. И всё тот же яркий, апокалипсический свет освещал её падение.