Шаг во тьму - Иван Тропов

А Гош и Шатун к этому не готовы.

Я скомкал промасленную бумагу вокруг пирожка, впихнул его в бардачок и стал разворачиваться.

В тончайшем слое снега чернели две полосы от шин «козленка». Я проехал по ним еще раз, притормозил, где просека петляла, потом снова поднажал. На сельской дороге машину кидало и встряхивало так, что стучали зубы, но я гнал вперед.

Вокруг уже не было белым-бело, тут и там чернели прогалины. Чем дальше, тем больше.

Когда я выскочил на асфальтированную дорогу, стало совсем черно. Ни снежинки, ни пятнышка снега. Лишь серые деревья, потрескавшийся асфальт и сырая грязь по обочинам. Будто здесь снега вообще не было, только дождь…

Будто и там, позади, был не снег – не просто снег, а…

…истончалась, истончалась, истончалась, открыв проход…

Я тряхнул головой и крепче вцепился в руль.

Хватит!

Но даже в тепле машины меня пробирал озноб. И снова вернулось ощущение, что что-то случилось. Что-то непоправимое…

Хватит! Хватит! Вон машина навстречу. Вон еще… А вон впереди, сейчас нагоню.

Живые, обычные люди. Мир не изменился. Все так, как и должно быть. Все хорошо.

Но холодок под ложечкой не отпускал. Что-то случилось…

Я притормозил, вытащил Курносого из кармана и бросил на правое сиденье. Чтобы был перед глазами, труженик. Спас меня вчера и еще спасешь, если потребуется.

Я включил магнитолу. Врубился режим случайного выбора, но я сразу отключил его. На флэшке много чего напихано, но сейчас я точно знаю, что мне нужно. Я отщелкал нужный номер альбома. Может быть, не самый лучший их альбом, но… самый бодрый? Не такой совершенный, как поздние, но определенно самый куражный. Море по колено с этой музыкой.

С первыми же аккордами прелюдии мне стало легче. А потом грянул бравурный Mega Therion, и не подпевать стало невозможно. Я прибавил ходу.

Дорога летела под капот, на соседнем сиденье весело подпрыгивал Курносый, и, хоть над головой висело свинцовое небо, я его едва замечал. На душе снова была весенняя капель, светило солнце и пахло тающим снегом, – как в тот день, когда я впервые услышал Theli. Словно окрыленный, я тогда мчался по улицам, забыв обо всем, прыгал через первые лужи, ослепленный солнцем и музыкой, и казалось, что все в жизни отныне будет вот так – ярко и радостно. Так же прекрасно, как этот миг и эта музыка. Так, как должно быть!

* * *

Стемнело, когда я еще подъезжал к Смоленску. Зажглись оранжевые фонари, а город встретил меня морем огней и суетой машин.

Побежали привычные места. Я глядел на панельные дома, на их окна, приветливо сияющие огнями, и на душе становилось теплее… А у дома Гоша будет совсем хорошо. На той детской площадке сейчас самый час пик. Вечернее столпотворение. Бабушки с внучками, мамки с грудничками на руках и в колясках, скрип старых качелей и гомон пузатой мелочи… Жизнь.

Так захотелось это все услышать, что я выключил музыку и опустил стекло. Вот и их поворот. Объехать скверик, отделяющий их от дороги…

Шум машин позади стихал, а я ждал последнего изгиба дороги. После него гомон налетит радостной волной. Губы сами собой расползлись в улыбку, радостную до глупости, но я ничего не мог с собой поделать. Да и не хотел. Пусть. Иногда можно.

А потом я повернул, и деревья перестали загораживать дом и площадку.

Рефлекторно я вцепился в руль и сбросил скорость еще прежде, чем понял, что вижу. В первый миг мне показалось, что я лечу на глухую стену.

Я так привык видеть, как из-за темных ветвей выползает длинная пятиэтажка, полная ярких окон… Но сейчас не горело ни одного окна. Дом – черная стена на фоне темного неба.

Электричество отключили? Но два фонаря вдоль дома горели, освещая дорогу. Хотя подключены наверняка к той же подстанции, что и дом…

«Козленок» катился по инерции вперед, уже не быстрее пешехода. Я искал глазами красноватые отсветы свечей в окнах. Так всегда бывает, когда отключают свет.

Но их не было. Ни в одном окне.

И детская площадка…

Ближний фонарь хорошо освещал ее. Двойные качели, похожие на скелет повешенной кареты. Песочница, на синем бортике которой выстроились руины песочных куличиков. Горка с потертым днищем. Дорожка для лазанья на руках. Скамейки по кругу площадки.

Все на месте, но все какое-то не такое. Качели не скрипели, по бортику песочницы не стучали лопатками и на скамейках не судачили мамушки-бабушки. Никого. Совершенно. И ни зву…

Кусты между дорогой и домом вдруг качнулись и двинулись на дорогу. Прямо передо мной!

Я врезал по тормозам, совсем останавливаясь. И лишь через ужасно долгую секунду понял, что это не куст двинулся мне наперерез. Вспомнил. Как раз здесь, перед краем дома, в кустах есть тропинка. Но еще никогда с нее не бросались мне под колеса!

Женщина, тащившая за собой двух детей, шагнула с тротуара прямо под машину. Будто целилась.

«Козленок» скрипнул колодками и встал намертво. В каком-то метре перед ними.

Они не спеша, как ни в чем не бывало, переходили дорогу. Мальчик был ближе ко мне, он прошел мимо машины, едва не коснувшись бампера рукой, но даже не повернул головы. Глаза не скосил!

И его мамаша… И сестренка, совсем маленькая… Они шли через дорогу, будто вокруг ничего не было, будто они одни в целом мире.

Я сжал ручку, но так и не открыл дверцу. Злость и желание вылезти и рассказать этой мамаше, какая она на всю голову дура, пропало, как не было.

Они шли ужасно медленно. Все их движения были ленивые и заторможенные, словно они шли сквозь воду. И глаза как у рыб. Три сомнамбулы. С открытыми глазами, ничего не замечая…

Шоссе с летящими машинами осталось далеко за сквером, здесь было тихо-тихо, только едва слышно урчал мотор «козленка» на холостом ходу. В этой тишине я слышал, как они шаркают.

Женщина шла в домашнем халате. Пояс почти развязался, и из-под зеленого халата выглядывала бежевая комбинация, белели груди. На мальчишке были легкие шорты и рубашка, на девочке простенькое старое платьице – только для дома, донашивать. И все трое были в тапочках.

Я снова взялся за ручку и снова не открыл ее. Не решился.

Сердце гулко ухнуло и куда-то провалилось. Я узнал их.

Узнал, хотя это было и непросто. Ведь это лицо манекена – я всегда видел его живым. Оно было совсем другим! Темные, как маслины, восточные глаза всегда искрились, а в уголках смешливых губ пряталась улыбка. Тетя Вера…

Они прошли через дорогу перед машиной, так и не заметив ни меня, ни машины, едва не сбившей их. Тетя Вера вздернула руку, помогая Соньке подняться на бордюр, и они пошли по детской площадке. Шли прямо на песочницу, но едва ли видели ее. А если и видели, то не понимали, что это такое.