Экспедиция "Тигрис" - Тур Хейердал

Через минуту после того, как огромный хищник скрылся, корифены снова собрались вдоль левого борта ладьи, и строй их казался нам плотнее прежнего.

Молот-рыба — безжалостный охотник. Обычно эти акулы являлись ночью, когда легче было застигнуть врасплох корифен, но и днем вели себя активно. Однажды мы увидели, как с полдюжины корифен, спасаясь от погони, выскочили из воды, словно в подражание летучим рыбам. Последнюю в ряду подбросила вверх широкая молотовидная голова. Потеряв ориентацию, корифена упала прямо в грозную пасть подстерегавшего ее чудища.

Среди встреченных нами акул молот-рыба выделялась непостоянством. В отличие от большинства своих сородичей, она не была склонна подолгу сопровождать ладью. Явится вдруг, обследует окружение «Тигриса» и снова исчезает. В одно прекрасное утро, когда я, стыдливо прикрывшись камышовой ширмой, безмятежно восседал в забортном гальюне в левой части кормы, с мостика раздался крик:

— Большая акула за кормой!

Глянув под ноги, я увидел картину, безобразнее которой не узришь ни в одном гальюне. Пониже моей кормы постепенно возникла страховидная широкая голова здоровенной молот-рыбы. Впервые в жизни мне представился случай хорошенько рассмотреть свирепую физиономию этой безобразной твари. Более гротескного расположения глаз невозможно себе представить. Длиннейшие боковые выросты молотовидной головы напрашивались на сравнение с пышными усами, если бы не маленькие глазки по краям и расположенные поблизости ноздри. Отнесенная назад здоровенная пасть в нижней части головы неторопливо проглотила туалетную бумагу, меж тем как разбежавшиеся глаза воззрились на меня, как бы примеряясь к главному блюду. То ли кандидат в людоеды был близорук, то ли я ему приглянулся так же мало, как он мне, — так или иначе, он поплыл дальше. Я не решался поджать ноги, чтобы не привлекать к себе внимания. Трехметровый мышечный жгут в серой коже медленно, очень медленно проскользнул ниже моего седалища. Я мог бы свободно коснуться спинного или хвостового плавника, когда они поочередно проследовали под забортным загончиком, однако не посмел даже встать за плавками, покуда хвост не исчез из поля зрения.

После этого чудовище надумало поиграть с плывущим за нашей кормой резиновым спасбуем. Ребята не мешкая привязали к буксирному канату здоровенный крюк на короткой цепочке, Карло наживил его маленькой акулкой, и, к нашему общему восторгу, молот-рыба схватила приманку. После долгого поединка мы закрепили канат за кормовой брус; рыбина ответила тем, что развернула ладью на двадцать градусов, основательно взбила пенистую воду, потом стала нырять в разные стороны. Когда она поднырнула под ладью, канат зацепился за кормовой шверт, и он стал дергаться взад-вперед. Мы вытащили шверт. Несколько минут акула дубасила днище «Тигриса», и в кильватерной струе появились крошки камыша. Наконец возня прекратилась, но, сколько мы ни тянули, наших объединенных сил не хватало, чтобы вытащить канат.

Эйч Пи сделал еще раньше из бамбука и веревок маленькую водолазную корзину вроде той, какая была на «Кон-Тики». В плавках я чувствовал себя увереннее, а потому смело полез в корзину, когда ее спустили за борт. Ко всеобщему разочарованию — и к моему облегчению, — оказалось, что крюк пуст, просто он глубоко вонзился в камышовое днище. Меня окружал наш обычный эскорт, включая менее крупных белоперых акул, которых мы давно перестали опасаться. Молот-рыба исчезла, проглотив солидную наживку, но сперва она словно решила обыграть свое название: вбила крюк в камыш так основательно, что нам лишь с великим трудом удалось его выдернуть.

Еще со времен «Кон-Тики», когда акулы повседневно окружали нас со всех сторон, я прочно усвоил, что они могут быть так же добродушны и так же свирепы, как люди без мундира и в мундире. Невозможно предугадать, как поведет себя акула через минуту. Правда, в кортеже «Тигриса» были только симпатичные акулы. Во всяком случае, эти представители одного из наименее популярных хищных отрядов и внешностью, и поведением являли разительный контраст молот-рыбе, и мы прониклись к ним теплым чувством.

Акулы с самого начала навещали нас, по только после Карачи мы наладили с ними настоящий контакт. Число их менялось день ото дня, но в целом неуклонно росло; так, в день схватки с молот-рыбой мы насчитали семнадцать штук. Длина — метр-полтора, иногда больше, и поначалу мы выступали в роли хищников, а они были жертвами. Однако ловить акул слишком легко и неинтересно, не то что отбивающихся корифен. И на вкус они не так уже хороши, даже если вымочишь их, чтобы не отдавали аммиаком. Прошло немного времени, и наши самые ревностные рыболовы виновато смотрели на товарищей, если по ошибке вылавливали небольшую акулу. Нам больше нравилось подкармливать акул рыбьими головами, костями и прочими объедками.

В один погожий день, когда неторопливый ход «Тигриса» благоприятствовал любителям купания, мы увидели, как Герман, первым нырнувший с палубы, преспокойно лежит на воде в обществе десятка акул, не проявляющих ни малейших признаков враждебности. С той поры мы совершенно забыли о страхе перед нашими повседневными спутницами. Некоторые члены команды, особенно молодежь, даже хватали через край в своей дерзости, полагая, что уходить из воды стоит лишь в тех случаях, когда появляются голубые и тигровые акулы или молот-рыба.

Как-то раз я примостился на резиновой шлюпке, когда она шла на буксире у «Тигриса». Лежа на животе, погружал голову в воду и смотрел, сколько хватало воздуха, на двух длинных тонких барракуд — достаточно коварных рыб, подозреваемых в людоедстве. Эта неразлучная пара уже несколько дней ходила в глубине под нами, скаля унизывающие нижнюю челюсть грозные зубы. Поправив маску, которая не очень уживалась с отросшей за время плавания бородой, я сделал глубокий вдох, снова опустил голову в море и принялся искать взглядом барракуд. Вдруг что-то коснулось моих волос. Я поднял глаза — передо мной была образина не менее удивленная, чем моя собственная. Широкая плоская голова акулы не была для меня новинкой, однако я впервые глядел на нее в упор. До этого дня я не мыслил себе, чтобы у рыбы могло быть какое-то выражение, но у этой акулы оно было, честное слово, — дружеское любопытство, смешанное с удивлением. Возможно, меня, более привычного к собакам, отчасти ввели в заблуждение слегка повиливающий хвост и опущенные уголки плотно сомкнутого рта — словно акула испытывала недоумение от представившейся ей картины. Что видел я? Акулу! Она же видела этакую здоровенную круглую черепаху (днище шлюпки) с бородатой человеческой головой. После этого случая я произвел рыб в разумные существа, немногим уступающие теплокровным животным.

Но раза два наше мирное сосуществование с прирученными акулами чуть не обернулось бедой.

Однажды Карло, оседлав лопасть рулевого весла за кормой и держась одной рукой за страховочный леер, промывал застарелую язву на ноге. Он убедил себя (но не нашего врача Юрия), что ежедневная обработка соленой водой полезна для язвы. Герман перед тем смывал с себя мыло, держась за второе весло, теперь же он стоял на корме и высыхал на солнце. Внезапно Карло услышал его крик:

— Акула!

Маленькая общительная акулка уже несколько минут болталась под ступнями Карло, и он спокойно ответил: