Честь - Элиф Шафак

Тогда, в ресторане, она сказала Элайасу, что у нее на родине никто не решился бы подать гостям кускус. Это простая, будничная пища. Даже в бедной крестьянской семье, где она выросла, в праздничные дни кускус никогда не готовили.

А в Англии все перевернуто с ног на голову. Слово «кускус» здесь произносят чуть ли не благоговейно. А вот к слову «позор» относятся до крайности легкомысленно. Если англичане совершают какую-нибудь пустяковую оплошность, испытывают мимолетную досаду или разочарование, они беззаботно восклицают:

– Ах, какой позор!

Все это Пимби рассказала, чтобы повеселить Элайаса. Но он не стал смеяться, а смотрел на нее задумчиво и сосредоточенно. Так случалось всегда, когда она ненароком пробуждала печальные воспоминания, скрытые в глубине его души.

– Значит, если ты пригласишь меня в гости, кускус ты подавать не будешь? – улыбнулся он наконец.

– Конечно нет.

Она принялась описывать блюда, которые принято подавать дорогим гостям. Прежде всего, конечно, суп: он согревает желудок и после любое угощение кажется вкуснее. Пожалуй, для него она приготовила бы суп из кислого молока с эстрагоном и мятой, салат с зернышками граната, жареный хумус с красным перцем, чечевичные лепешки, а венцом всего – блюдо, которое называется «Наслаждение султана», – нежнейшее мясо с пюре из баклажанов. Ну а на десерт, пожалуй, домашнюю пахлаву.

– Как бы мне хотелось готовить с тобой в одной кухне! В нашей кухне, – сказал он в ответ.

То был один из редких моментов, когда они отважились заговорить о будущем, хотя оба прекрасно понимали, что никакого будущего у них нет и не может быть.

* * *

В парикмахерскую люди приходят не только для того, чтобы подстричь или покрасить волосы, но и для того, чтобы пообщаться. Некоторые женщины бывают здесь каждую неделю вовсе не потому, что ими владеет страсть к перемене прически. Скорее, ими владеет страсть к болтовне, и в парикмахерской они удовлетворяют эту страсть в полной мере. Таким женщинам необходим человек, который выслушает их и отнесется к их проблемам с пониманием и почтительностью, словно они принцессы из детских сказок.

Пимби не была большой мастерицей по части разговоров. Но слушательницей была замечательной. Младшая дочь в большой семье, она с младых ногтей привыкла помалкивать и слушать, что говорят другие. Теперь это умение ей пригодилось. Посетительницы трещали без умолку, рассказывая о своих надеждах и разочарованиях. Она знала имена их мужей, детей, собак, кошек и даже соседей, имевших несчастье чем-то им не угодить. Когда посетительницы шутили, она смеялась именно там, где нужно. Когда они ругали правительство или собственных мужей, она строила кислую гримасу. Когда сетовали на свои невзгоды, ее глаза увлажнялись. Ее небогатый словарный запас ничуть не мешал общению. Иногда значение отдельного слова было ей неясно, но общий смысл сказанного никогда не ускользал.

В тот вечер, ее последний вечер в парикмахерской, на улице зажглись фонари. Магазины закрывались, до Пимби доносился лязг стальных штор. Ливанское кафе, магазин, где продавали индийские сари, халяльная[16]мясная лавка, кафе, где собирались хиппи и где воздух насквозь пропах сладким травяным дымом, супермаркет, где недавно начали продавать цыплят гриль… все уже было закрыто, люди, которые там работали, разошлись.

Пимби подмела пол, вычистила щетки и вымыла пластиковые чашки, в которых разводила краску для волос. Руки ее так привыкли к работе, что, казалось, ни минуты не могли провести в праздности. Но в восемь тридцать все было закончено. Пимби надела пальто, взяла сумочку и в последний раз окинула парикмахерскую взглядом.

– До свиданья, до свиданья, – прошептала она. – Прощайте, кресла, ножницы и фены.

Она обещала себе, что не будет плакать. Прикусив губу, Пимби открыла дверь и вышла на улицу. Какая-то парочка средних лет, проходившая мимо, остановилась и начала целоваться. Похоже, оба были навеселе. Пимби попыталась не смотреть на них, но взгляд сам собой устремился в их сторону. Прошло уже восемь лет, с тех пор как она приехала в Англию, а она все еще не могла привыкнуть, что люди здесь целуются у всех на виду. Женщина, заметив взгляд Пимби, слегка отстранила своего кавалера и захихикала, явно довольная произведенным эффектом.

Пимби поспешно заперла дверь и бросила ключ в почтовый ящик Риты. Тут только она вспомнила, что так и не написала записку. Ничего, может, это и к лучшему, сказала она себе. От подобных объяснений мало толку, к тому же вряд ли ей удалось бы что-нибудь объяснить. Но кое-что ей действительно необходимо сделать: найти Элайаса и сообщить ему, что теперь встречаться им будет намного труднее.

В тот вторник, во время школьного перерыва на ланч, Искендер вел себя как обычно: прикалывался над приятелями, острил, хохотал, ел картофельную запеканку с мясом, вполуха прислушиваясь к болтовне за столом. Ребята обсуждали матч, который должен был состояться на днях: «Челси» против московского «Динамо».

Внезапно к Искендеру повернулся Аршад:

– Эй, приятель, я вижу, ты уже сыт. Может, поделишься со мной своей запеканкой?

Искендер покачал головой:

– Я б-бы поделился, д-да б-боюсь, у тебя б-брюхо л-лопнет.

Разговор мгновенно смолк. Все уставились на него, вытаращив глаза. Никто никогда не слышал, чтобы Искендер заикался. Никто и никогда не видел, чтобы он заливался краской. Мгновение спустя все снова принялись работать языками. Лишь Искендер молчал, не понимая, что с ним происходит.

Вернувшись в класс, он уселся на свое место и уставился в затылок парня, сидевшего перед ним. Он не двигался до тех пор, пока на стол перед ним не упал скомканный листок бумаги. Искендер развернул записку. Кэти предлагала очередную порцию имен.

«Мэгги, Кристи, Хилари. А если будет мальчик – Том».

Несколько минут спустя прилетел еще один бумажный шарик. Кэти спрашивала, что с ним случилось. Искендер накарябал несколько слов и бросил записку ей. Как только урок закончился, он схватил рюкзак и выскочил из школы. Искендер понимал, за подобное поведение его по головке не погладят. Но оставаться в школе он больше не мог. Какое-то время он болтался по улицам без цели. Ему казалось, прохожие с любопытством поглядывают на парня в школьной форме, явно прогуливающего занятия. Искендер направился к автобусной остановке.

В автобусе он прошел на заднюю площадку, не глядя по сторонам. Тяжелый, спертый воздух, казалось ему, был насквозь пропитан печалью. На задней площадке люди стояли, толкая друг друга, хотя в середине автобуса оставалось много свободных мест. Присмотревшись, Искендер понял почему. В центре в полном одиночестве восседал какой-то сумасшедший бродяга, грязный, заросший щетиной, красноглазый. Бормоча себе под нос что-то нечленораздельное, он снял растоптанные ботинки и принялся массировать свои заскорузлые мозолистые пятки так бережно, словно они были величайшей ценностью на свете. Зловоние, исходившее от его ног, было таким густым, что казалось осязаемым.