Маскарад в лунном свете - Кейси Майклз

— Неважно, — прошептала она, когда он опустил ее опять на подушки. Лента у нее в волосах развязалась, и они рассыпались в беспорядке по ее плечам и груди, слегка щекоча нежную кожу, так как Донован, освободив ее от пеньюара, тут же стащил с нее и рубашку, и та исчезла где-то в ногах кровати.

Она была голой — абсолютно голой под покрывшей ее простыней. Повернувшись, она увидела, что Донован, подперев голову согнутой в локте рукой, смотрит на нее, не отрывая глаз. Он больше не улыбался, и выражение его лица было странно торжественным, когда, взяв один из ее локонов, он стал накручивать его на палец.

Все мысли о Марко, о признании Ральфа, о том, что ее ждет утром, мгновенно вылетели у Маргариты из головы. Сейчас она могла думать только о Доноване, о своей любви к нему и о том несказанном восторге, который она вскоре испытает в его объятиях.

— В первый раз, — произнес Томас тихо, так тихо, что ей пришлось напрячь слух, чтобы расслышать его слова, поскольку у нее стучало в висках. — В первый раз, — повторил он, — все произошло не совсем так, как мне бы хотелось. Да и во второй тоже. Ты заслуживаешь лучшего. Заслуживаешь того, чтобы знать, что же это такое — любить по-настоящему. Поэтому, — он вздохнул, — для меня это наше брачное ложе. И наша брачная ночь. Наша первая ночь. Я хочу любить тебя сегодня, как свою новобрачную. Показать тебе, как я всей душой, всем телом боготворю тебя.

У Маргариты защипало глаза. Он был такой серьезный, такой искренний, такой удивительный!

— Хо… хорошо, — проговорила она с запинкой, испытывая некоторый трепет перед глубиной его любви. — Но ты меня пугаешь, Донован. Я не знаю, чего ты хочешь… что может быть лучше того, что у нас уже было.

Уголки его рта слегка изогнулись в улыбке и, медленно наклонившись, он коснулся ее губ своими губами.

— Ах, ангел, сколь многому тебе еще предстоит научиться. — Он слегка укусил ее за нижнюю губу. — И с каким же наслаждением я стану тебя учить.

Он поцеловал ее, и она подняла руки и обняла его за спину, наслаждаясь прикосновением волосков у него на груди к своей нежной коже.

Вопреки ее ожиданию, он не стал затягивать поцелуя, а оторвавшись от ее рта, стал покрывать поцелуями ее горло, грудь и ложбинку между грудями. Его руки сжимали, мяли, гладили ее грудь, и внезапно она вздрогнула от восторга, почувствовав его губы на своем соске, и судорожно вздохнула.

В следующее мгновение он начал водить языком вокруг каждой ее груди, одновременно лаская руками ее тело, и слегка откинув голову назад, она запустила пальцы в его пышную шевелюру и закрыла глаза, позволяя ему услаждать ее — да, услаждать ее, — так как каждое его прикосновение к чувствительным эротическим точкам на ее теле, о существовании которых она даже не подозревала, вызывало в ней дрожь восторга.

Откинув простыню, он наклонился и, нежно раздвинув ей ноги, прижался губами к заветной точке между ее бедер.

Ей показалось, что она воспарила над кроватью и плывет, когда он приподнял ей ноги и положил их себе на плечи. Почувствовав его язык в своих влажных глубинах, она не испытала ни стыда, ни смущения. У нее от него не было никаких секретов. Она отдавала ему всю себя, беря то, что он давал ей в ответ, и это было прекрасно и правильно.

Итак, это и есть любовь, подумала она, и это было ее последней мыслью, так как после этого она утратила всякую способность соображать и могла только реагировать. По телу ее одна за другой прокатывались волны наслаждения, и его ласки возносили ее на вершину блаженства.

Внезапно он оказался на ней и, протянув руки, она ухватилась за него, нуждаясь в якоре, нуждаясь в чем-то, за что могла держаться, ибо, как ей казалось, в любое мгновение ее могло унести с кровати, унести с земли. Он вошел в нее, и кружение началось вновь, удивляя и почти пугая ее, так как она не могла даже предположить, что может быть еще большее наслаждение.

Он начал двигаться в ней, скользя все глубже и глубже. Должно быть, вскоре он в какой-то степени почувствовал, что она ощущает, так как внезапно его движения сделались еще более быстрыми и восхитительно нетерпеливыми.

Помогая ему, она приподняла бедра, пытаясь удержать его в себе.

И затем, когда она думала, что не сможет больше выдержать этого наслаждения, он сделал еще одно движение и его семя хлынуло в нее горячим потоком.

— Господи, Маргарита, я люблю тебя! — простонал Донован несколько мгновений спустя и откинулся на спину, привлекая ее к себе.

— И я люблю тебя… Томас, — прошептала она дрогнувшим голосом, опуская голову ему на грудь. Как же сильно она любила его! Ее переполняло страстное желание показать ему это…

Спустя несколько долгих восхитительных мгновений он позволил ей исследовать свое тело, что расширило ее познания во сто крат и заставило почувствовать себя, наконец, настоящей женщиной. Женщиной с большой буквы. Не ниже и не выше его, но равной ему во всем… Мужчина и женщина, ставшие наконец одним целым. Сейчас. Сегодня ночью. И навсегда. Отныне в этом не было никаких сомнений…

Спустя несколько долгих восхитительных часов, когда за окнами начало сереть, Донован покинул ее, поцеловав в последний раз в губы и приказав спать, что было, в сущности, излишне, поскольку, подумала Маргарита, она будет теперь спать целую вечность. Или, по крайней мере, до тех пор, пока на город не опустится опять тьма и он не придет к ней снова. Почувствовав, что ноги его коснулись каменных плит мостовой, Томас оторвал руки от водосточной трубы и привалился к стене, полной грудью вдыхая свежий утренний воздух. Он безумно устал, и ему ничего так не хотелось в эту минуту, как подвалиться Маргарите под бок и проспать так весь день.

Его Маргарита. Его ангел. Какая женщина! Каждый раз, держа ее в объятиях, он чувствовал, как сгорает в пламени ее любви, а потом возрождается вновь, как феникс из пепла.

Он улыбнулся. В конечном итоге, совсем неплохо провести так следующие пятьдесят или более лет.

Отыскав нож, который он спрятал за небольшим кустом, Томас оглядел улицу и, нахлобучив поглубже шляпу на голову, медленно зашагал вперед. Он должен был все как следует обдумать, прежде чем являться к Хервуду.

Томас не был убийцей, и ему совсем не нравилось убивать. Но это была война, и ты был вынужден убивать, чтобы не быть самому убитым. Марко понял это сразу. Маргарита же — Господь благослови ее и ее изобретательный ум — никогда не сможет этого понять.

Как же он хотел, чтобы все это наконец-то закончилось!

Мимо Томаса проехала закрытая карета, но, провожая ее глазами, он лишь мельком подивился про себя тому, как может кто-то гулять до рассвета, когда дома его, несомненно, давно уже ждет теплая постель и любящая жена.

Спустя час, все еще жуя пирожок, который он купил у уличного торговца, Томас свернул на улицу, где жил Хервуд, и застыл на месте. Возле дома Хервуда стоял небольшой экипаж, и у кучера, восседавшего на козлах, был весьма суровый вид.