Манипуляция сознанием. Век XXI - Сергей Кара-Мурза

Перед опытами по просьбе Мильграма эксперты-психиатры из разных университетов США дали прогноз, согласно которому не более 20 % испытуемых продолжат эксперимент до половины (до 225 в) и лишь один из тысячи нажмет последнюю кнопку. Результаты оказались поразительными. В действительности почти 80 % испытуемых дошли до половины шкалы и более 60 % нажали последнюю кнопку, приложив почти смертельный разряд в 450 в. То есть, вопреки всем прогнозам, огромное большинство испытуемых подчинились указаниям руководившего экспериментом «ученого» и наказывали ученика электрошоком даже после того, как тот переставал кричать и бить в стенку ногами.

В одной серии опытов из сорока испытуемых ни один не остановился до уровня 300 в. Пятеро отказались подчиняться лишь после этого уровня, четверо – после 315 в, двое после 330, один после 345, один после 360 и один после 375. Большинство было готово замучить человека чуть не до смерти, буквально слепо подчиняясь авторитету руководителя экспериментов. При этом каждый прекрасно понимал, что он делает. Включая рубильник, люди приходили в такое возбуждение, какого, по словам Мильграма, никогда не приходилось видеть в психологических экспериментах. Дело доходило до конвульсий’. После опытов все испытуемые в сильном эмоциональном возбуждении пытались объяснить, что они не садисты и что их истерический хохот не означал, будто им нравится пытать человека.

Для нас здесь важен тот факт, что такое слепое подчинение наблюдалось в том случае, когда руководитель эксперимента был представлен испытуемым как ученый. Когда же руководитель представал без научного ореола, как рядовой начинающий исследователь, число лиц, нажавших последнюю кнопку, снижалось более чем в три раза – до 20 %. Вот в какой степени авторитет науки подавлял моральные нормы белого образованного человека.

В журнале экспериментатора записано: «Один из испытуемых пришел в лабораторию уверенный в себе, улыбающийся – солидный деловой человек. Через 20 мин. он превратился в тряпку – бормочущий, судорожно дергающийся, быстро приближающийся к нервному припадку. Он все время дергал себя за мочку уха и заламывал руки. В один из моментов он закрыл лицо руками и простонал: «Боже мой, когда же это кончится!» Но продолжал подчиняться каждому слову экспериментатора и так дошел до конца шкалы напряжения».

Становление современного Запада тесно связано с духовным освобождением слова («свобода слова») и появлением технологической возможности массового создания сообщений (изобретение книгопечатания – прессы). Завоевавшая авторитет наука дала идеологии убедительный метод создания сообщений для прессы. Так возникли средства массовой информации. Они стали поставлять гражданам готовые мнения в удобной расфасовке. Английский писатель С.Батлер сказал: «Общественность покупает свои мнения так же, как покупают молоко, потому что это дешевле, чем держать собственную корову. Только тут молоко состоит в основном из воды».

Свобода слова («гласность»), а шире – свобода распространения информации, декларируется как ключевой принцип гражданского общества и либерального порядка жизни. Принятие этой идеи было культурной и духовной мутацией колоссального значения. Это и означало переход к современному западному обществу, к Новому времени – устранение всех свойственных традиционному обществу запретов (табу) и единой («тоталитарной») этики, переход от человека общинного к свободному индивиду (атому).

Разумеется, декларация свободы слова на практике не реализуется. Можно утверждать как общий тезис: с точки зрения сохранения сложных и тонких общественных структур («неатомизированного» общества) полная свобода сообщений неприемлема в принципе. Наличие этических табу, реализуемых через какую-то разновидность цензуры, является необходимым условием для того, чтобы сдерживать разрушительное действие информации. Мы знаем это на обыденном уровне: полная гласность (например, возможность читать мысли друг друга) сделала бы невозможной всякую совместную жизнь людей. Человеческие связи разрываются зачастую просто оттого что «доброхоты» сообщают тебе то, что ты и так знаешь, но знаешь про себя.

Мы не можем здесь затронуть эту большую тему, заметим только, что цензура и художественные достоинства произведений культуры вообще связаны слабо. Надо задуматься над тем фактом, что великая русская литература XIX века родилась и существовала в условиях довольно жесткой цензуры. Быть может, есть даже обратная связь – без цензуры многие писатели и режиссеры вообще ничего путного создать не могут.

Фрейд писал: «Чем суровее угнетение цензуры, тем лучше маскировка и тем изобретательнее средства, которые ведут читателя по следам того, что действительно должно ему приоткрыться». Отмена цензуры «подтачивает зубы слову». В известном смысле, установление цензуры – признак уважения к слову, признания его силы.

Следует снова оговориться: свобода слова в буржуазном обществе есть категория философская (как Свобода, Равенство и Братство Французской революции). В реальной практике эта свобода стала предоставляться только в той мере, в которой общественное мнение подчинялось манипуляции. Юридические запреты на свободу сообщений были устранены в США только в 60-е годы XX века, когда технология манипуляции стала безотказной.

Н.Хомский приводит сведения по истории права, согласно которым до недавнего времени в США ни по закону, ни на практике не позволялись публичные выступления без разрешения местных, а иногда и федеральных властей. Только в 1964 г. Верховный суд отменил Закон о мятежах 1798 г. как «несовместимый с Первой поправкой к Конституции». Это решение было принято в связи с апелляцией газеты «Нью-Йорк таймс», которая была наказана по суду за то, что поместила оплаченное как рекламу письмо группы защитников гражданских прав, которые критиковали шефа полиции г. Монтгомери в штате Алабама. Закон о мятежах позволял объявить преступлением любую критику правительства. Теперь Верховный суд постановил, что «мятежная публикация или петиция – критика правительства – не будет считаться преступлением в Америке».

Н.Хомский приводит множество примеров, которые не вяжутся с мифическим образом «американской демократии». Так, был случай, что в католических газетах цензура велела выкинуть абзац из послания папы римского (!), в котором он утверждал, что верность Богу – первейшая обязанность христианина, а верность государству – вторая.

Но практика практикой, а важна и философия. Сегодня политики вернули к жизни старый спор, который вело буржуазное (гражданское) общество с обществом христианским (средневековым) в Европе, а теперь ведет со всеми «незападными» обществами, спор о смысле языка – слова и образов. В уродливой форме этот спор породил, например, конфликт с романом Салмана Рушди «Сатанинские стихи». Иранский аятолла Хомейни усмотрел в этом романе изощренное издевательство над исламом и символически приговорил писателя к смерти. Иран неоднократно заявлял, что никто не собирается посылать убийц к писателю, который «прячется» на Западе. Но западные издательства не только демонстративно издают роман фантастическими тиражами, но и выбрали Рушди президентом Всемирной ассоциации писателей[37].