Атаман Платов - Владимир Лесин

Проклятия армии этому человеку, когда-то великому, а теперь ничтожному, поистине ужасны. Меня уверяют даже, что, проклиная его, благословляют мое имя за то, что я сумел справиться с таким чудовищем».

Признанием заслуг фельдмаршала перед Отечеством было повеление государя именовать князя Кутузова Смоленским.

«Вот еще победа!.. Бонапарте был сам, и кончилось, что разбит неприятель в пух» — так считал Кутузов. Впрочем, были и другие мнения…

Наверное, победа могла быть более значительной. Но и цена ее была бы иной. Здесь, как говорится, ни убавить, ни прибавить ничего нельзя. Кутузов слишком дорожил жизнями солдат, чтобы искать себе славы, и без того великой.

***

В то время, когда корпус Нея терпел бедствие под Красным, Наполеон с армией спешно отходил к Орше. Некий Трион, отступавший вместе с императором, вспоминал:

«Оригинальное зрелище всевозможных одежд представляла эта длинная колонна призраков. Все мундиры армии были перемешаны. Радом с шелковыми, всевозможных цветов шубами, отороченными дорогими северными мехами, помещалась фигура в пехотной шинели или кавалерийском плаще. Головы были плотно закутаны и обмотаны платками всех цветов, оставляя отверстия только для глаз. Самым распространенным видом одежды было шерстяное одеяло с отверстием посредине для головы, падавшее складками и покрывавшее тело. Так одевались по преимуществу кавалеристы, так как каждый из них, теряя лошадь, сохранял попону; попоны были изорваны, грязны, перепачканы и прожжены, одним словом, омерзительны. Так как люди уже три месяца не меняли одежды и белья, то их заедали вши».

В погоню за Наполеоном Кутузов отправил отряды Бороздина, принявшего командование над казаками Орлова-Денисова, Ожаровского, Давыдова и Сеславина. Всем было приказано «тревожить французов, как можно более, наипаче в ночное время».

И тревожили, не давая покоя ни днем ни ночью. «При первом крике: «Казаки!» — перелетавшем из уст в уста вдоль всей колонны с быстротою молнии… все ускоряли свой марш, не справляясь, есть ли в самом деле какая-либо опасность».

7 ноября Кутузов сформировал еще один авангард под началом Ермолова. Он должен был установить связь с атаманом Платовым и согласовывать с ним свои действия. Отправляя генерал-майора принимать авангард, Кутузов наставлял его:

— Голубчик, будь осторожен, избегай случаев, где ты можешь понести потерю в людях! Днепр не переходи. Переправь часть пехоты, если атаман Платов найдет то необходимым.

— Ручаюсь за точность исполнения, — сказал Алексей Петрович, крестясь, но, по его собственным словам, «тогда же решил поступить иначе».

Платов, оставив Смоленск, с 15 полками своего корпуса двинулся к Дубровне, рассчитывая перехватить неприятеля, отступавшего к Орше. В пути он задержался, увлекшись истреблением отдельных частей французской армии, отрезанных после боя при Красном. Атаман шел правым берегом Днепра через села Катань и Гусиное, близ которых «прибрал к рукам разбродные партии противника» общим числом более 3 тысяч «оголодавших и оборванных душ». Среди них оказался обер-провиантмейстер Наполеона генерал Пюибюск.

8 полдень 7 ноября Платов остановил войска в селе Герасимово. Здесь курьер из главной квартиры вручил ему диплом о возведении его в графское достоинство.

Наконец-то исполнилась заветная мечта. Матвей Иванович спешит поделиться радостью с женой Марфой Дмитриевной. Вот несколько строк из его письма, фотокопия которого хранится в Ростовском областном архиве:

«…Итак, вы, моя милая, — графиня; дети, сыновья наши, Матвей и Иван, — графы. И дети их будут, а наши внуки, если по Божеской милости мы их дождемся, — графенята же… Поприятствуйте вдову-невестку Марью Степановну и поздравьте ее. Сын ее, мой внук Матёша, — граф; и невеста-внучка до замужества ее — графиня; и она — графиня, потому что была за моим сыном…»

Это событие отмечали шумно, поздравляли прославленного воина с высокой царской наградой. Пили два дня. Тем временем в тылу корпуса объявился маршал Ней с отрядом в 3 тысячи человек, шедший тоже вниз по Днепру от Сырокоренья к Орше. Произошло столкновение, скупо описанное в официальных рапортах. Но остались интересные воепоминания командира батальона M. M. Петрова, недавно опубликованные. С начала Отечественной войны Михаил Матвеевич вел записи о боевой жизни 1-го егерского полка, сражавшегося с конца октября в составе бригады Д. Е. Грекова, и о подвигах своих товарищей, чтобы они «не сокрылись… через малое время в неизвестности».

Ней не имел ни пушек, ни лошадей. Но с ним шли около 20 генералов и несколько сот офицеров разных корпусов, примкнувших к арьергарду в Смоленске. Платов повернул большую часть казаков, 1-й егерский полк и все 16 орудий и двинул их против «наилучшего и отважнейшего из славных маршалов Наполеона», под началом которого было «три тысячи отчаянных пехотинцев», ничем не обремененных и на все готовых, лишь бы «проскользнуть сквозь дружины Матвея Ивановича на свободу — к своим — в Оршу».

Платов вручил свои войска полковнику Кайсарову, «офицеру, одаренному от природы блистательными талантами и воспитанием приготовленному к военным отличиям и уважению каждого, кто был хотя один день под его командою… но молодому, неопытному» по сравнению со «старым штукарем» маршалом Неем. Атаман приказал ему «взять зажигателя и разрушителя Смоленска на аркан и притащить к нему». Задача была поставлена четко, но с явным пренебрежением к противнику.

В полуверсте от Герасимово Смоленский тракт круто поворачивает направо и, обогнув довольно длинную и глубокую балку, возвращается к Днепру и тянется через село на Оршу. Здесь и остановил отряд Ней, чтобы осмотреться. А когда увидел, что русские всеми силами устремились в обход, намереваясь прижать его к реке, перебросил своих пеших воинов через преграду, непреодолимую для кавалерии и артиллерии, выскочил на дорогу, построился в густую колонну, ощетинившуюся штыками, и пошел вперед, оставив позади себя весь корпус Платова.

Сколько ни пытался потом атаман обойти французскую колонну, не получилось. Все его «ретивые наскоки» были отбиты. А оставь Кайсаров на правом берегу балки своих егерей и артиллерию, брось в атаку одних казаков, — разве что смерть спасла бы маршала Нея от русского плена.

Летописец егерского полка писал: «Честолюбивое благородное сердце Кайсарова до конца жизни не перестанет скорбеть о том, что он, при всех своих высоких дарованиях, допустил через излишнюю веру в казачье геройство потерю славы необыкновенной для себя и нас, опытных служак аванпостных, чувствительной. Во всю службу мою тогда только однажды я подосадовал с озлоблением на малый чин мой — ей-богу, однажды».

Наполеон считал гибель своего «храбрейшего из храбрых» полководца «почти неизбежной». Он готов был пожертвовать всем своим состоянием, лишь бы спасти его. И когда маршал предстал перед ним, император, обнимая соратника по многим сражениям, признался ему: «Я больше не рассчитывал на вас».

Раздосадованный неудачей Платов не стал описывать ни хода, ни итогов боя у села Герасимово, отделавшись ничего не значащей фразой: «Встретил остатки разбитых у Красного войск маршала Нея… которых уже малая часть спасена двумя дивизиями, высланными из Орши от самого Наполеона…»