Дневник пани Ганки - Тадеуш Доленга-Мостович

– Боже милостивый, и не говори с ней по-польски! Ведь я не знаю этого языка.

Просто счастье, что он сказал мне об этом. Не то я бы совсем это не учла. Должна признаться, я все равно немного нервничала, когда стучала в дверь той опасной женщины. Вопреки тому, что на руках моих были все козыри, следовало учитывать то, что я имею дело с опытной и умелой шпионкой, которая может поймать меня врасплох на том, к чему я не была бы готова.

Она приняла меня с совершеннейшей беспечностью. Я сразу заметила, что все вещи ее упакованы. Похоже, она собиралась сразу после разговора уехать. Обронив пару вступительных фраз, я заявила:

– Мы с мужем вдвоем соглашаемся на ваши условия.

Она взглянула на меня с хорошо скрытым недоверием:

– Я верила, что вы примете благоразумное решение.

– Вот именно, – подтвердила я. – Но сперва, прежде чем мы доставим вам те бумаги, я должна убедиться: то, что вы нам дадите взамен, является настоящим свидетельством о браке. Можете показать мне этот документ?

Она без лишних слов встала и развернула передо мной бумагу, снабженную печатями, – но так, чтобы я не сумела ее достать. Внимательно взглянув, я засмеялась:

– Простите, но это же подделка. Подделка тем более неловкая, что у нас есть официальный документ из той же конторы регистрации гражданских состояний, из которого следует, что в данный момент никакого брака между Реновицким и Элизабет Норманн заключено не было. Если вы соизволите подождать, я сейчас же позвоню домой и прикажу принести сюда все письма из различных нью-йоркских контор, чтобы вы смогли своими глазами убедиться в наивности и рискованности своей интриги. Это подделка. Зауряднейшая фальшивка!

Она прошила меня ненавидящим взглядом, но взяла себя в руки и пожала плечами:

– Уж простите, но то, что я сейчас слышу, абсолютный нонсенс. Документ настоящий. А даже если бы его и не было, то сам ваш муж не осмелился бы возразить, что женился на мне восемь лет назад. Впрочем, тому есть и свидетели.

– Свидетели? Таким свидетелям никто не поверит. Они были шпионами и вашими сообщниками. А весь брак – инсценированная комедия. Вы не угадали. Подозревали, что я слежу за вами в Крынице по поручению мужа. Я и в самом деле следила. Однако мой муж об этом не знал. Да, уважаемая. Я делала все это по собственному желанию. И вы ошибаетесь, полагая, что я не раздобыла вашей фотографии. Ошибаетесь. Я ее получила и разослала отпечатки по всему миру. Именно благодаря этому мне удалось установить, кто вы такая и чем занимались.

Тут я стала перечислять имена, которыми она пользовалась, и места, где она побывала за эти восемь лет. К ее чести, можно сказать, что, хотя услышанное от меня должно было наполнять ее ужасом, она сумела сохранить видимость спокойствия.

– Вам казалось, вы держите в кулаке моего мужа и вам удастся шантажом выжать из него все, что вы только захотите. А вышло все наоборот. Это я держу вас в кулаке и в любой момент могу приказать вас арестовать. Посадить в тюрьму, откуда вам удастся выйти через много-много лет совсем уже старой отвратительной женщиной.

Я говорила все это довольно взвинченно, и под моим торжествующим взглядом бледная усмешечка сползла с ее губ.

– Вы ничего не сумеете доказать, – отозвалась она вполголоса.

– О, вы так думаете? Знайте же: каждое слово, произнесенное здесь, аккуратно записывается. Просто взгляните на эту люстру.

Я засмеялась, она же глянула вверх и явственно побледнела.

– Да, дорогая моя. Были свидетели, которые слышали ваш разговор с моим мужем и по первому моему слову готовы подтвердить властям, что вы сами признались в шпионаже. Что вы оставались на телефонной связи со своими сообщниками, передавая им информацию и получая инструкции. Я могла бы уничтожить вас одним движением пальца. Но мне отвратительна месть. И потому я готова согласиться оставить вас в покое при следующих условиях: во-первых, вы тотчас же уедете из Польши и никогда больше тут не покажетесь; во-вторых, отдадите мне эту подделку и подпишете показания, что вы никогда не были женой моего мужа, а тот брак инсценировали. Кроме того, пообещаете ни с кем не контактировать до отъезда.

Она недоверчиво смотрела на меня и, немного поразмыслив, произнесла:

– И откуда бы мне знать, что ваши угрозы имеют под собой основания?

– О, вы очень легко убедитесь в этом, – кивнула я и произнесла чуть громче: – Господин ван Хоббен, оставьте своего помощника наверху и спуститесь к нам.

Мы ожидали молча. Не прошло и трех минут, как Фред стукнул в дверь. Спокойно поклонился ей и улыбнулся, хотя она приветствовала его взглядом, полным ненависти.

– Ладно, – процедила сквозь зубы. – Я принимаю ваши условия.

И менее чем за полчаса все было закончено. Поскольку ближайший поезд уходил около часа, я согласилась, чтобы Фред сопровождал ее до этого времени. Когда уже выносили чемоданы, она спросила у меня:

– Не скажете ли, что вас заставило отказаться от мысли о судебном преследовании?

Я пожала плечами:

– Это очень просто. Во-первых, как шпионка вы показали столько неумелости, что мы с мужем вдвоем решили: вам не удалось бы нанести нашей стране серьезный вред. Во-вторых, я не способна мстить кому-то, кого презираю так же сильно, как вас. Мне не хотелось бы, чтобы вы могли подумать, будто я отдаю вас в руки властей, поскольку у меня нет других способов обеспечить чувства тех мужчин, которых вы – столь безрезультатно – пытались у меня увести. Я не боюсь вас ни как шпиона, ни как шантажистку, ни как соблазнительницу. И лишь чувству моего превосходства над вами вы можете быть благодарны за свою свободу.

Боже мой! Сколько усилий, сколько нервов, унижений, бессонных ночей, беспокойства и страхов – и все ради того, чтобы я наконец могла бросить эти слова ей в лицо. Я многому научилась эти месяцы, я многое пережила и выстрадала. И многое обдумала. Я стала внутренне зрелой, укрепилась в своем человеколюбии. Однако любая женщина поймет меня, если я честно признаюсь, что, когда часом позже Фред позвонил мне домой и сказал – мисс Норманн уехала, нервное напряжение, в коем я пребывала столь долго, вдруг отступило и я снова сделалась лишь женщиной, что, рыдая, укрывалась в объятиях любимого мужа, моего супруга, за которого я вела столь опасное – но наконец-то закончившееся победой сражение.

Вот уже четыре дня я не заглядывала в дневник. Уже четыре дня мы с Яцеком сидим в Холдове. Одни. Это словно второй наш медовый месяц. Увы, он не продлится долго. Яцек через пару дней должен возвращаться в Варшаву. Я утешилась лишь тем, что завтра приедет Тото, а в воскресенье – Гальшка, которую я пригласила на отдых. Правду сказать, сделала я это для того лишь, чтобы она не уехала на лето в Шотландию. Ее муж настолько скуп, что, услышав мое приглашение, заявил: о Шотландии и речи быть не может.

Тото приобрел новую превосходную машину и станет учить меня водить. По сути, он милый парень. И при этом такой смешной! Написал мне, что в сентябре собирается в Маньчжурию за тиграми, если до того времени не начнется война. В мужчинах неистребимо это ребячество. Я написала ему, что делать этого вовсе нет нужды, поскольку я никому не скажу о тех печатях на тигриных шкурах.