Гуннора. Возлюбленная викинга - Юлия Крен

— И вы примите мое.

После того как монах ушел, Гуннора еще долго сжимала в руке свиток. Она не знала, что с ним делать. Конечно, можно было бы стереть записи, но это слишком сложно. Можно сжечь свиток, но пергамент, объятый пламенем, будет испускать ужасную вонь. В конце концов она подошла к сундуку и открыла его.

Она уже собиралась отложить этот свиток, когда наткнулась на другой. Много лет она не думала о нем, он выполнил свое предназначение, избавил ее от груза лжи. Лжи, которая могла разрушить не только ее жизнь, но и жизнь Ричарда и их сына.

Гуннора с болью взглянула на руны и вспомнила о своих мучительных сомнениях.

Агнарр меня обесчестил.

Агнарр, возможно, стал отцом моего ребенка.

Агнарр умер от моей руки.

Она часто смотрела на своего сына Ричарда, раздумывая, от кого у него те или иные черты. Гуннора узнавала в нем себя, своего отца Вальрама, иногда даже младших сестер. Но на кого он больше похож, на Агнарра или на Ричарда? Это упрямство — от Ричарда, всю жизнь пытавшегося удержать власть? Или от Агнарра, стремившегося покорить ее, убить? Гуннора не знала.

Женщина покачала головой. Нет, в такой день не стоило думать об этом. Она поспешно спрятала пергамент, закрыла сундук и обернулась. Только сейчас она заметила, что не одна. В дверном проеме стояла Альруна и смотрела на нее — холодно, но с уважением. Никто не был Гунноре ближе в тот час, когда Альруна помогла ей убить Агнарра, но это сделало их союзницами, а не подругами, которые делятся радостями жизни. Этих радостей у них было много, но сейчас, глядя на Альруну, Гуннора не вспоминала добрые времена. Она думала о том, что люди смертны и скоротечность жизни таит в себе не только угрозу, но и посул свободы: именно смерть такие сильные люди, как Гуннора и Альруна, могли противопоставить безнадежности, отчаянию, унижению.

— Ты готова? — спросила Альруна.

Женщина отвела глаза. То ли не хотела выказывать свои воспоминания об их общей тайне, то ли свои мысли о том, что Гуннора в этот день выходит замуж за Ричарда. Альруна не могла радоваться этому. Да, она обрела счастье с Арфастом, родила двух чудесных детей, Осберна и Агнессу, ровесницу дочери Гунноры, Эммы. Но ее любовь к Ричарду сохранилась, даже годы не смогли ее выкорчевать. Пусть эта любовь не могла расцвести, она все равно росла и пускала корни где-то в глубине ее души.

«Может, и не стоит ничего забывать, — подумала Гуннора. — Может быть, ни одна руна не сильна настолько, чтобы изгнать все воспоминания, и это хорошо. Ведь наша память о радостных и грустных днях не несет в себе опасности и разрушения, она делает нас теми, кто мы есть».

Сегодня Гуннора станет настоящей герцогиней Нормандии, влиятельной, властной, уважаемой. Альруна же станет человеком, которому удалось изгнать горечь из своего сердца.

Гунноре захотелось подать Альруне знак благодарности за многолетнее молчание, поговорить с ней, рассказать о незнакомом монахе, только что поставившем ее в крайне неудобное положение. Сказать, что ей до сих пор больно вспоминать родителей. Что она до сих пор иногда вспоминает прикосновения Агнарра.

Но прежде чем Гуннора решилась на это, Альруна отвернулась.

— Да, я готова, — пробормотала Гуннора.

Сегодня она станет законной супругой герцога Ричарда.

Фекан

997 год

Прошло несколько месяцев со смерти герцога Ричарда.

Агнесса вернулась в зал со свитками. Раньше она старалась не заходить сюда, но сегодня ей нравилось сидеть здесь одной, выводя буквы на листе пергамента. Вначале она боялась, что кто-то застанет ее здесь, но сейчас ей удалось преодолеть свой страх, и она уже не опасалась, что кто-то посмотрит ей через плечо и увидит, что же она пишет.

«Я дочь Альруны и Арфаста, Альруна — дочь Арвида и Матильды, Матильда — дочь Хавизы и Регнвальда, Арвид — сын Тира и Гизелы. Арвида воспитала Руна, а Руну воспитала Азрун».

Она с удовлетворением посмотрела на написанное. Сердце выскакивало у нее из груди. Не было ничего запретного в том, что она написала, дело было в самой манере письма. Агнесса писала рунами.

Вот что она попросила за свое молчание.

Она хотела научиться руническому письму, уз нать, какой силой обладают эти символы. И герцогиня согласилась на это.

До сегодняшнего дня Агнесса не понимала, почему герцогиня все-таки обучила ее рунам. Может быть, так она могла увериться в том, что ее тайну не раскроют, ведь теперь никто ей не угрожал: брат Реми вернулся в Мон-Сен-Мишель, а брата Уэна Дудо под каким-то предлогом лишил должности при дворе. А может быть, в глубине души герцогине хотелось кому-то передать эти древние знания, полученные ею от матери.

Как бы то ни было, Агнесса оказалась способной ученицей. Она усвоила руны намного быстрее, чем буквы греческого алфавита, могла писать их красивее, и уже не переспрашивала Гуннору, какое значение имеет та или иная руна. Сейчас Агнессу больше интересовали предания о северных богах — как их звали, какими качествами они обладали, к чему благоволили, чем могли помочь людям.

Тор, Один, Локи, Ньерд, Фрейя, Зиг…

Иногда Агнесса записывала эти предания рунами, иногда — собственные истории или истории своих предков. Среди них были христиане, но и язычники тоже. И Агнессе нравилось представлять себе, как они жили, любили, гневались — это казалось и пугающим, и… манящим.

Девочка взглянула на последнее написанное ею имя. Азрун. Эта женщина так и не ступила на берег Нормандии, умерла в Норвегии, в тех холодных и одиноких землях Севера. С тех пор прошло уже почти сто лет.

Владела ли Азрун чарами? Знала ли руны, укротила ли их силу?

Агнессу бросило в дрожь, кровь кипела в ее теле, кровь христианки, кровь язычницы, опасная, чарующая, властная.

— Агнесса, где ты? — позвала Эмма.

— Сейчас иду.

Раньше она всем делилась с Эммой, но знание о рунической магии стало ее тайной, ее и Гунноры. Агнесса приняла решение сохранить наследие предков и пе редать это знание потомкам. Гуннора после крещения приняла христианское имя Альбереда, Агнесса же хотела получить другое имя, языческое. Никто еще не знал об этом, но когда-то, где-то, как-то она произнесет это имя. С гордостью.

— Где же ты? — голос Эммы звучал нетерпеливо.

Агнесса спрятала пергамент в ящик стола, невинно улыбнулась и вышла из комнаты.

«Христиане называют меня Агнессой, — было на писано на пергаменте. — Но для язычников я… Азрун».