Красотки из Бель-Эйр - Кэтрин Стоун

– Но ты платил алименты.

– Это были не алименты, меня никто не заставлял платить. Я просто хотел быть уверен, что у тебя будут деньги, если с Жаклин что-нибудь случится. У меня не было никаких прав и никаких обязанностей. Я дал согласие никогда с тобой не встречаться. Жаклин дала согласие – письменное, под присягой – рассказать тебе, когда ты будешь достаточно большой, что я не твой отец. Когда тебе было шесть, я встретил ее в Каннах. Она сказала, что все тебе объяснила. По ее словам, она сказала тебе, что твой отец умер, а я сделал ей одолжение, женившись на ней, и что мы расстались друзьями. Это был продуманный рассказ, вполне убедительный. В последующие десять лет я заставлял ее повторять мне эту историю каждый раз, когда встречались, и Жаклин всегда говорила одно и то же.

– Она никогда мне этого не говорила. Она просто сказала, что ты бросил нас, потому что не любил.

– Ты была нужна мне.

– Ты любил меня?

– Я очень любил тебя, Уинтер.

– Я ничего не знала, – прошептала Уинтер. Потом, очень тихо, добавила: – А может, и знала. Может, именно поэтому я чувствовала себя такой одинокой, потому что любовь была, а потом исчезла.

– Ах, Уинтер, прости меня!

– Я ждала, что ты приедешь ко мне после ее смерти.

– Я бы приехал, если бы знал – если бы мог представить, – что ты ждешь. Но я верил, что ты знаешь. Я думал, что совсем ничего для тебя не значу.

– Я так скучала по тебе все те годы…

– Я тоже скучал по тебе… все те годы.

Уинтер услышала тихий звук, колебание воздуха, которое может услышать только мать, но когда подняла глаза, поняла, что и Лоренс услышал.

– Мне надо…

– Можно пойти с тобой?

– Да.

Уинтер повела его в то крыло дома, где в чудесных комнатах, отделанных Эллисон, жили они с Бобби.

– Это моя любимая часть дома, – сказал Лоренс.

Уинтер уставилась на серьезного, обаятельного мужчину, который не был ее отцом, но был так похож на нее!

– Моя тоже.

Бобби проснулась и ворковала, желая видеть Уинтер, недоумевая по поводу непонятного отсутствия матери.

– О! – выдохнул Лоренс. Он взглядом попросил у Уинтер разрешения и бережно вынул малышку из колыбели, из которой столько раз вынимал Уинтер. – Кто ты?

– Ее зовут Бобби.

– Здравствуй, Бобби. Ты очень похожа на свою мать в этом возрасте.

– Нет. Я была уродливым младенцем, уродливым ребенком, – напомнила ему Уинтер.

– Да? Я этого не помню. Ты казалась мне очень красивой. – Слова Лоренса причинили боль, слишком свежи были раны у обоих, поэтому он понес Бобби к французскому окну, которое открывалось на террасу вокруг пруда с рыбками. – Мы часами сидели тут, Уинтер, мы с тобой. Ты любила наблюдать за рыбками.

– Правда? – Ничего удивительного, что это место было ее святилищем! На этом месте в первый год своей жизни она чувствовала себя в безопасности, счастливой и любимой.

– Ты смеялась, когда они плескались, и хихикала, когда они ели из твоих крохотных ручонок.

Лоренс и Уинтер сели на краю пруда. Лоренс держал Бобби, нежно, с любовью, как когда-то, должно быть, держал Уинтер. Бобби очень заинтересовалась низким голосом, сильными руками и теплом, но еще она проголодалась.

– Есть хочешь? – ласково спросила Уинтер, забирая у Лоренса внезапно забеспокоившуюся дочь. – Мне… мне надо ее покормить.

Лоренс поднялся.

– Я…

– Не уезжай. Я хочу сказать…

– Я подожду внизу. Я не уеду, Уинтер. Я не хочу уезжать. Корми не спеша эту голодную малышку. Я никуда не уеду.

Лоренс ждал Уинтер и Бобби в просмотровой комнате. Через полчаса они присоединились к нему в персиковой комнате с мягкими креслами.

– Я проводила здесь многие часы, смотря фильмы, – сказала ему Уинтер.

– Я тоже, а ты сидела у меня на коленях.

– Ты больше, чем она, ценил эти сокровища, да?

– Да, – тихо ответил Лоренс и нежно взглянул на Уинтер. «Эти сокровища и самое большое сокровище… тебя».

Уинтер улыбнулась ему сквозь слезы.

– А в Лорелхерсте у тебя есть такая комната? – наконец спросила она.

– Да, – ничего не подозревая, ответил Лоренс и тут увидел искорку в сияющих фиалковых глазах. – Уинтер…

– Они принадлежат тебе. Ты должен был забрать их, когда уходил отсюда. – «Точно так же ты должен был забрать и меня!»

– Нет, Уинтер.

– Да! – Уинтер засмеялась. – Я отправлю их тебе, хочешь ты этого или нет! Я быстро найду самых лучших перевозчиков и позабочусь о страховке.

– У тебя есть много других забот.

– На самом деле нет. Мы с Бобби очень любим звонить по телефону. Она любит тянуть за провод! Правда. Значит, решено.

– Спасибо.

Уинтер, Бобби и Лоренс провели в просмотровой комнате целый час, потом пошли на кухню пить чай.

– Ты не спросила меня о своем настоящем отце, Уинтер.

– Да, я… – «Ты мой настоящий отец!»

– Я не знаю, кто он. Думаю, и Жаклин не знала.

Уинтер подавленно кивнула.

– Я любила ее, даже несмотря на то что она была не самой лучшей матерью, – спустя несколько мгновений прошептала Уинтер.

– Я тоже любил ее, Уинтер. Я хотел сделать ее жизнь счастливой, но ей было недостаточно того, что я хотел дать. Жаклин всегда искала чего-то большего… большего волшебства, большего очарования, большей любви. Думаю, она находила это, ненадолго, в фильмах, в которых снималась, когда на какое-то время могла быть другим человеком, но возвращение в обычную жизнь оказывалось для нее сокрушительным ударом.

Лоренс держал Бобби, пока Уинтер заваривала чай.

– Уинтер, расскажи мне об отце Бобби.

– Я ему не нужна. Он недостаточно меня любил.

– Ты всю жизнь думала так обо мне и ошибалась. Ты уверена насчет него?

– Да.

Привязываться к людям опасно. Люди тебя бросают. Лоренс, Жаклин, Марк. Но насчет Лоренса она ошибалась. А Марк? Уинтер снова и снова проигрывала ту сцену – такую короткую прощальную сцену! – в Саду скульптур. Она играла, притворялась, торопясь избавиться от Марка, пока он не догадался, что ее сердце разрывается. Что, если Марк тоже играл?

– Уинтер?

– Может, и не уверена, – негромко произнесла она.

Лоренс и Уинтер пили чай, возились с Бобби, и постепенно Уинтер поведала Лоренсу о всех своих страхах и секретах, которые она всегда собиралась открыть ему, когда они воссоединятся.