Стрелок. Митральезы для Белого генерала - Иван Оченков

Мужчина и женщина. Потомки Адама и Евы, и гудящий, как маленький паровоз, примус, вместо яблока с «древа познания».

«Да поцелуйте же меня, офицер вы или тряпка!» – говорили ее глаза, и кто бы в этот момент устоял перед этой мольбой о любви, посреди смерти и страданий?

«Какого черта я делаю?» – подумал Дмитрий, когда способность соображать ненадолго вернулась в его голову. Но он не был бы собой, если не смог прогнать эту мысль на задворки сознания. К черту мирную жизнь и далекий Петербург! Жить надо здесь и сейчас. Это была его женщина, и он чувствовал это, как хищник чует добычу. Они еще ни разу не были вместе, но он знал, что она принадлежит ему всем сердцем, всей душой. Более того, он только сейчас понял, что все время хотел этого. Да, он старался держаться от нее подальше, но неумолимая судьба снова и снова сводила их вместе. И кто он такой, чтобы противиться судьбе?

– Люси, ты здесь? – раздался из-за полога голос Кати.

– Чтоб тебя, – с досадой выдохнула Люсия и, вывернувшись из его объятий, исчезла за перегородкой, делящей их кибитку напополам.

– Добрый день, Екатерина Михайловна, – постарался придать своему голосу безразличие Будищев.

– Дмитрий Николаевич? – прощебетала мадам Мамацева, к которой понемногу возвращались ее обычная жизнерадостность и манера общения. – Какой приятный сюрприз! А где Люси?

– Она немного надышалась дымом от примуса и вышла, – не нашел ничего лучшего, чтобы ответить моряк.

– Вот как?

– Да, она собиралась угостить меня чаем, а тут такая оказия.

– Странно, раньше от него совсем не было никакого дыма.

– Увы, конструкция еще сыровата, но я обязательно что-нибудь придумаю.

– А чай был бы весьма кстати. Тем более что у нас осталось еще немножко этой грузинской пастилы, как ее, ах да, «пеламуши»[74]. Хотите попробовать?

– Нет, то есть да. То есть мне уже пора. Я заходил попрощаться. Скоро штурм, и кто его знает, свидимся ли мы. Прощайте, Екатерина Михайловна. Кланяйтесь ее сиятельству Елизавете Дмитриевне и Люсии Александровне.

С этими словами Будищев выложил принесенный с собой сверток с гостинцами и спешно ретировался под удивленным взглядом Кати. Однако это была не последняя неожиданная встреча на сегодня. Едва Дмитрий вышел наружу и быстрым шагом двинулся прочь, как ему наперерез непонятно откуда бросился Марк Барнес.

Вид у фельдшера, надо сказать, был очень взволнованный, чтобы не сказать возбужденный. Лицо горело лихорадочным румянцем, руки никак не могли найти себе места и как будто жили отдельной от туловища жизнью. То скрещивались за спиной, то погружались в карманы, а когда он начинал говорить, принимались отчаянно жестикулировать.

– Чего тебе? – грубовато поинтересовался Будищев, которому и в обычное время было плевать на душевные переживания других, а уж теперь и подавно.

– Ваше благородие, – жалобным тоном начал Барнес. – Вы только не ругайтесь на меня, но я не могу больше терпеть! Этот вопрос жжет меня изнутри, а я не знаю, как к вам обратиться.

– Давай без прелюдий, – буркнул прапорщик, досадуя на задержку.

– Если вам так угодно, так я не против! Просто дело у меня такое деликатное, что я не знаю, с чего начать. Хорошо-хорошо, не сердитесь, я таки начал! Так уж случилось, что я помогал вашему Федору переносить вещи из госпитального склада. Ну, те самые, которые не успели украсть господа-интенданты. Нет, я понимаю, что самое ценное эти шлимазлы унесли, но те, что остались, были тоже довольно тяжелыми.

– Тебе что, полтину дать? – не выдержал Будищев.

– Ой, нет, что вы! Хотя если вашему благородию будет так угодно, так я и слова не скажу против… Хорошо-хорошо, я рассказываю дальше. И вот когда я тащил самый тяжелый баул, а он таки был ничуть не легче, чем та митральеза, из которой вы так славно стреляете по текинцам, из него выпала картографическая карточка. На ней были изображены вы и одна прелестная барышня.

– И ты ее украл? – вник наконец в суть Дмитрий.

– Да как вы могли такое подумать?! – оскорбился сын еврейского народа. – То есть я ее, конечно, взял, но не насовсем, а чтобы рассмотреть получше. Потому что ваш Шматов не стал мне ничего рассказывать, а отобрал и даже пообещал набить морду, если я буду лезть не в свое дело.

– Если пообещал, то набьет.

– Вы так думаете? Впрочем, разве по этому лицу мало били? Но это мелочи, главное в том, что я успел разглядеть эту барышню. И с тех пор, вы не поверите, я не могу ни спать, ни есть, а только думаю, кто же она такая, ибо эта славная девушка так похожа… вы только не ругайтесь…

– На твою сестру Гесю? – прервал поток страданий прапорщик.

– Да! А вы ее разве знаете?

– Где она?

– Кто?

– Не кто, а что. Фотография!

– Конечно-конечно, – заторопился фельдшер и достал из-за пазухи карточку из толстого картона с виньетками по углам, на которой была сделано их совместное с Гесей фото.

Это был памятный день. Он был в только что пошитой кондукторской форме, она в модном платье и роскошной шляпе, а вокруг шеи обвилось пушистое боа. Они пошли гулять, и Дмитрий предложил ей сделать снимок на память. По лицу фотографа было заметно удивление, что столь изысканно одетая барышня гуляет с почти что нижним чином, но он прекрасно сделал свою работу.

– Я понимаю, что моей бедной сестре нечего делать в Петербурге, да еще в таком наряде, но я ничего не смог с собой поделать, – почти что всхлипнул Барнес. – Это ведь она, правда? Я ведь не мог ошибиться…

– Ее теперь зовут Гедвига Берг и она одна из самых модных модисток в Питере, – ответил ему Будищев.

– Не может быть…

– Может, Марк, может.

Постоянные инженерные работы, проделываемые при полном напряжении сил, наконец принесли свои плоды. Вражеская крепость была стянута в железное кольцо русских укреплений, которое продолжало сжиматься. Брешь-батарея, состоявшая из более чем двух десятков разнообразных орудий, постоянно вела огонь по стенам крепости, разрушая их то в одном, то в другом месте. Текинцы без устали заделывали эти провалы мешками или корзинами с землей, а иной раз и просто всяким хламом, но было понятно, что эти меры лишь продляют агонию Геок-Тепе.

В то же самое время саперы – эти кроты войны, как называли их иной раз за глаза, без устали рыли траншею и к пятому января достигли-таки рва. Дело оставалось за малым, заложить в него заряд взрывчатки и произвести подрыв. Правда, защитники текинской цитадели прекрасно понимали смысл происходящего и уже несколько раз пытались напасть на рабочих и разрушить ход, но русским всякий раз удавалось отстоять плоды своих трудов, после чего они продолжались с удвоенным рвением.