Великий Могол - Алекс Ратерфорд

– Не поддавайся, Байзид-хан, – улыбнулся Хумаюн. – Ты хорошо обучил меня. Если сможешь победить меня за десять минут, то тебя ждет мешок монет. А теперь приступим.

Мужчины начали кружить друг против друга, ожидая, кто сделает первое движение. Первым его сделал Хумаюн – попытался схватить Байзид-хана за руку и опрокинуть его. Однако тот увернулся от падишаха и схватил его за плечи, выведя из равновесия. Хумаюн воспротивился, и мужчины стали бороться, схватившись за плечи, испытывая их силу. Потом бадахшанец подсек Хумаюна быстрым ударом ноги под колено. Тот упал, и Байзид-хан бросился на него, чтобы прижать к мату, завершив борьбу. Падишах быстро откатился в сторону, а когда Байзид-хан упал на мат, вскочил на него и, надавив коленом ему на спину, заломил обе руки. Как бы ни сопротивлялся противник, он не смог освободиться.

– Довольно, повелитель. Ты победил меня во второй раз.

– Думаю, что в первый. Сильно подозреваю, что раньше ты подыграл мне и дал победить себя. Но только не теперь.

– Возможно, повелитель.

Хумаюн вернулся в раздевалку и смыл с себя смесь пота и масла в большой медной ванне, наполненной теплой, пахнущей камфорой водой, приготовленной для него слугами, пока он упражнялся. Вытеревшись шершавым хлопковым полотенцем и посыпав себя порошком с запахом сандала, взглянул в зеркало на свое обнаженное тело. Мышцы его стали гораздо крепче и рельефнее, чем месяц тому назад. В свои сорок четыре года он сам себе понравился. Хумаюн довольно улыбнулся. Занятия помогали ему собраться с мыслями и думать более ясно. Кроме того, и в любви он стал гораздо более активным.

С помощью слуг падишах быстро оделся, чтобы встретиться с советниками. Несколько минут спустя в своем военном наряде с золотым поясом и в тюрбане золотистого цвета с длинным павлиньим пером на его верхушке он вошел в зал заседаний.

– Каковы последние новости из Индостана, Ахмед-хан? Разве сегодня утром оттуда не пришел караван?

– Да, повелитель. Он принес подтверждение хорошей для нас новости. Нет никаких сомнений в том, что Ислам-шах умер. Кроме того, богатый купец сказал, что в Дели разразилась вражда между тремя претендентами на трон. С ослаблением верховной власти разбойники просто обнаглели, грабя по ночам дома богачей, убивая и насилуя. Купец припрятал кое-что из своих сокровищ, остальное собрал и привез вместе со своею семьей, рискуя жизнью, на север, в твои владения, пока в Индостане не наладится нормальная жизнь. Его новость подтвердили и другие путники, в подробностях рассказав о том хаосе, что творится там. Один рассказал, что, когда грабители не смогли снять драгоценные кольца с больной богатой старухи, они просто отрубили ей пальцы и оставили истекать кровью, пока она не умерла.

– Беспорядки и беззаконие дают нам долгожданную возможность занять трон и вернуть справедливость и порядок жителям благословенного царства… Что нам известно об этих трех претендентах?

– Один – Адил-шах, брат любимой жены Ислам-шаха, матери его единственного пятилетнего сына. Говорят, что Адил-шах так одурел от собственных амбиций, что, пренебрегая кровными узами, ворвался в гарем и перерезал горло ребенку на глазах его матери, словно мясник, разделывающий скотину. А потом сам себя провозгласил падишахом.

Хумаюн побледнел. Даже Камран не падал так низко.

– А что двое других?

– Самый сильный – родич Ислам-шаха, который объявил себя властителем Сикандар-шахом. Однажды он уже победил Адил-шаха, но не смог удержать победу из-за третьего претендента Татар-хана, главы старого клана Лоди, который мы вытеснили и который воевал против нас вместе с султаном Гуджарата.

– Нужно как можно больше информации о каждом из них, об их друзьях и врагах, их слабостях и преимуществах, сколько у них людей и денег.

– Мы расспросили недавно прибывших путников и, конечно, разошлем как можно больше разведчиков и шпионов.

– Завтра мы продолжим обсуждение планов кампании в деталях. А теперь время для вечерней трапезы.

Хумаюн повернулся, чтобы уйти, но в это время Ахмед-хан подошел к нему и протянул небольшой листок бумаги.

– Один из путников привез это запечатанное письмо, которое, как он сказал охране, предназначено только для твоих глаз. Он сказал, что его родственник, моряк, вернулся из Аравии и, узнав, что тот едет в Кабул, попросил его доставить письмо тебе. Возможно, тут нет ничего важного, повелитель, но я подумал, что тебе следует его открыть.

– Благодарю, Ахмед-хан. Я скоро его прочту.

Через четверть часа Хумаюн вошел на женскую половину и направился в покои Хамиды. Подняв на него взгляд, жена сказала:

– Слышала, что из Индостана хорошие новости…

Хумаюн улыбнулся, но улыбка его была печальной.

– Новости из Индостана действительно хорошие, но я получил и другое известие, печальное. Это об Аскари. Ты знаешь, что он отплыл на святую землю в Мекку. Сегодня я получил известие о его судьбе…

Хумаюн достал из кармана многократно сложенный листок, который передал ему Ахмед-хан.

– Это от Мохаммеда Азруддина, командира отряда, который я дал моему брату. Здесь коротко о том, что путешествие началось успешно, с попутным ветром, но милях в двадцати от порта Салала на арабском берегу на их корабль напали три пиратских судна. Аскари возглавил бой с пиратами, когда они пошли на абордаж, но погиб с мечом в руке. С ним пали еще многие. Мохаммед Азруддин был тяжело ранен и попал в плен с остальными воинами, а также с монетами, которые были при них. Когда он поправился, его продали на большом невольничьем рынке в Маскате для работы на каменоломнях за городом. Полгода тому назад он сбежал и, перед тем как вернуться, послал эту записку мне.

– Да простит Всевышний твоего брата за все его злодеяния, и пусть его душа упокоится в раю, – произнесла Хамида. Через несколько мгновений она продолжила: – Тем не менее новость о его гибели избавляет тебя от страха, что он исчез нарочно, чтобы в изгнании строить козни против тебя.

– Верно. Но он никогда не был таким неприязненным, как Камран. И я думаю, что он действовал только ради преданности отцу и матери. Когда, отправляясь в хадж, он сказал, что отказался от всех мыслей о бунте, я ему поверил. Его смерть заставила меня осознать, что я единственный, кому суждено осуществить то, чего хотел мой отец для своей семьи.

– Долгое время ты был единственным сыном, который оставался верен его памяти.

– Но я растерял его империю и не смог ее вернуть, не говоря уже о том, чтобы расширить. Я подвел и себя, и тебя, и своего отца. Намерения мои были добрыми, но я не сумел сосредоточиться настолько, чтобы осуществить их.

– Все меняется. Со времени ухода Аскари и Камрана в паломничество я заметила в тебе настоящую решимость. Ты больше не предаешься удовольствиям и бессмысленным размышлениям. Ты всегда хотел вернуть то, что принадлежит тебе по праву. Но теперь ты уделяешь этому и время, и мысли.

– Надеюсь, что так. Я с горечью вспоминаю о том, как потерял трон, а затем и свое лицо в моменты отчаяния, когда у нас похитили Акбара; о том, как мы шли, холодные и голодные, в Персию, словно просители, думая только о том, как вернуть Индостан.