Радикс - Бретт Кинг

Бринстон работал на АНБ. Может, он узнает этого незнакомца? Кори дернула его за рукав, зашептала на ухо. Джон опустил Шай на землю, обернулся.

— Какой парень? Кто? — спросил он.

Кори тоже обернулась. Указала на памятник. Но незнакомец уже исчез.

Шай побежала куда-то в сторону от толпы. Джон бросился за ней, но Кори схватила его за руку.

— Не надо, я ее приведу, — шепнула она. Кайлин кивнула и поблагодарила ее.

Шай еще не совсем твердо держалась на ногах, но ловко обегала сугробы и выглядела совершенно очаровательно в своем черном пальтишке и шерстяном берете под тон. Она направлялась к памятнику в виде сердечка. Родители, разложив веночки и оставив цветы и игрушки на могиле, ушли к машине.

У Кори вдруг возникло тревожное предчувствие: что, если этот странный тип, наблюдавший за ними, прячется где-то там и ждет удобного момента, чтобы похитить малышку?

Кори бросилась следом за Шай, но поскользнулась на снегу, подвернула ногу. Ребенок тоже упал, споткнувшись о бордюрный камень. Затем девочка перевернулась на спину и лежала, все пальтишко было в снегу.

Кори, прихрамывая, подбежала к ней.

Личико малышки скривилось, она поджала губы, нахмурила светлые, почти невидимые бровки. Слезинка дрожала у нее на ресницах. Она не произносила ни звука, хваталась за свой черный лакированный сапожок. Кори взглянула на толпу скорбящих. Кайлин и Джон слушали священника и не видели, что произошло с их дочуркой.

Кори наклонилась, схватила Шай, прижала к себе. Потом осмотрела ножку ребенка. Белые колготки сплошь в грязи. Кровь сочится из раны под разбитым коленом. Рана глубокая, рваная, дюйма два в длину, наверное, придется накладывать шов.

— Прости, что не уберегла тебя, милая, — пробормотала Кори и принялась вытирать кровь маминым носовым платком. Девочка поморщилась от боли. — Ты у меня такая храбрая!

Стремясь как-то отвлечь малышку, Кори указала на игрушки, разложенные у памятника. Ребенок не сводил глаз с плюшевого медвежонка и утенка. А потом Шай протянула ручку с зажатым в ней кроликом, стала трясти, он смешно захлопал длинными розовыми ушами, и вступила в какой-то непонятный разговор с чужими игрушками.

Продолжая прижимать к ране платок, Кори отряхнула берет девочки от снега, прежде чем надеть его на Шай.

— Наверняка у твоей мамочки есть бинт, им и перевяжем твою ножку.

Держа Шай на одном колене, Кори вдруг заметила за памятником клочок сероватого меха. Свернувшись плотным клубком, на снегу лежала мертвая белка с пушистым хвостом и черными невидящими бусинками глаз. Неприятное зрелище. Оставалось лишь надеяться, что малышка не заметила мертвого животного.

И Кори отвернулась и приподняла платок, проверить, как там ранка. И растерянно заморгала, глядя на колено девочки.

От глубокой рваной раны не осталось и следа.

Не веря своим глазам, она взглянула на другую коленку. Туго натянутые на левой ножке колготки были белы, как снег. Она уставилась на запятнанный кровью платок, потом перевела взгляд на правую ногу малышки. Здесь в колготках образовалась дыра, по краям — грязь и кровь. Даже на подкладке бархатного платьица виднелось пятнышко крови. Но ни единого признака раны на нежной белой коже.

Шай подняла на нее ясные голубые глаза. Личико так и светилось безмятежностью. Маленькие губки раздвинулись, и она сказала:

— Нету! — и захихикала.

Сердце Кори бешено билось. Крепко прижимая к себе ребенка, она направилась к толпе у склепа, не в силах до конца поверить в то, свидетелем чего только что стала. Шай Бринстон, в теле которой находился белый елей, стала живым воплощением самых дерзких мечтаний алхимиков.

Потомак

22.57

Рыцарь очнулся. Тело его сотрясал кашель, кровь стекала по подбородку. Вырубаться снова совсем не хотелось. Руки были крепко связаны за спиной. Он и пошевелиться толком не мог. Длинный металлический стержень удерживал его тело в вертикальном положении.

Левый глаз совсем не открывался, заплыл от удара. Голова горела, как в лихорадке. Он снова закашлялся, изо рта потекла кровь. Обвел взглядом комнату. Знакомые стены. Мастерская. Так значит, он у себя дома. Рыцарь сощурился. За мольбертом сидел какой-то мужчина, видны были только его ноги, торчавшие из-под огромного полотна, натянутого на подрамнике. На его деревянных краях танцевали огоньки пламени.

Так он и знал: рано или поздно Бринстон вернется, чтоб отомстить.

— Джон? — сиплым голосом окликнул Рыцарь.

Из-за горящего полотна донесся взрыв грубого смеха.

— Ответь мне, Джон! Ответь, черт бы тебя побрал!

— Так значит, ты ждал доктора Бринстона? — спросил мужчина с сильным немецким акцентом. И вышел из-за тлеющего полотна. На Рыцаря смотрели маленькие жуткие глазки. Эрих Мецгер сплошь состоял из противоречий. Хрупкий, но страшно сильный. Спокойный, но готовый взорваться в любую секунду.

Киллер скрестил руки на груди.

— Я тебя предупреждал: не надо становиться моим врагом.

— Где мои люди? Где охрана?

— Где? В аду, скорее всего. — Он улыбнулся. — Ты лучше себе под ноги посмотри.

Рыцарь с трудом наклонил голову, замигал заплывшим глазом. Он стоял на целой горе того, что некогда было антикварными столами и стульями, гобеленами и редкими книгами из его библиотеки. У ног были разбросаны пять полотен. Его любимые. Святой Петр. Святой Иоанн Великий. Святой Себастьян. Святой Георгий. И святой Андрей.

— Да как ты посмел трогать мои работы?

— Теперь ты моя работа, — ответил Мецгер. — Ты ведь обожаешь мучеников. Разве не хочется стать одним из них?

— Но ты не можешь…

— Уничтожая убийцу, я использую его же методы. Твои жертвы погибли, изображая мучеников. Но все эти твои святые мало меня интересуют.

— Такому еретику, как тебе, не пристало рассуждать о моих святых!

— Когда-нибудь слышал о доминиканском монахе по имени Джордано Бруно? — спросил Мецгер. — Он утверждал, что во вселенной бессчетное число солнц. Считал, что живые существа населяют не только нашу Землю, но и другие миры. Считал Иисуса не божеством, а всего лишь ловким фокусником. И церковь заключила Бруно в темницу. А инквизиция сочла его еретиком, и в 1600 году его сожгли на костре.

— Думаю, что безумец, подобный Бруно, как раз принадлежит к разряду милых твоему сердцу святых. Он мученик от науки.

— Да не таким уж выдающимся ученым был этот Бруно, — признался Мецгер. Схватил пылающее полотно и бросил его поверх горящей мебели. — Лично я уважаю его как радикала. Он погиб за идею.

— Мои святые — тоже.

— Ну, это вряд ли. Они умерли ради спасения. Потом узнали, что спасения нет. Уж определенно для тебя его нет и не будет.