Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб - Ф. Саусверд

В тот же вечер, 21 ноября, к Марии Ликумс пришла подруга и товарищ по подпольной борьбе Эмилия Бриежкалне.

Расцеловались, так как месяц не виделись. Уселись рядышком на диване.

— Как ты съездила? — спросила Мария.

— В деревне у сестры забот полно, как у всех у них в деревне. Весь октябрь проработали, как черти…

— А у нас новости, — перебила Мария деревенские рассказы подруги.

— Какие?

— Пока тебя не было, пришла гостья издалека.

— От партизан? — шепотом спросила Эмилия.

— Да. Остановилась у меня, не знаю что и делать.

— Как что? Помогать ей будем. Мы бы с тобой туда пошли, нас приютили бы? Как здорово! Значит, окрепли там, в лесах, раз своих людей направлять стали.

— Так-то оно так. Но подумай сама, что с ними будет, если найдут ее?

— Плохо будет. А документы у нее есть?

— Конечно, но не в них же дело. У всех у нас есть документы, но загреметь мы можем все, — сказала осторожная Мария.

— Ничего, будем скрывать. У тебя поживет, у меня побудет, нас же много, — Эмилия воодушевилась.

— А девушка она славная, адвокат. Сейчас познакомлю, — Мария вышла и вернулась с Валей. Эмилия бросилась к ней, как к родной. Обняла за хрупкие плечи, заставила снять очки, нагляделась в ее близорукие глаза, расцеловала каждый в отдельности, заставила их увлажниться, расплакалась сама. Сказала:

— Храбрая ты, девочка, адвокат.

— Да не адвокат я, прокурором работала до войны, в Риге. В позапрошлом году университет наш, окончила.

— Так тебя здесь многие знают? — обеспокоенно спросила Мария.

— Не без этого. Но зато и я многих знаю. Однако самой мне отсюда или из другой квартиры выходить часто не следует. Так учили меня. Дела свои через двух-трех верных людей могу я проворачивать.

— Давай так сделаем, — сказала практичная Эмилия, — пусть твои связники приходят сюда первого, десятого, тридцатого числа за снимками — свадебными фотографиями, которые, дескать, к прошлой среде должны были быть готовы. Это все как пароль, понимаешь? Мы подготовим такие в пакетах, их обычно много, сразу не найти. Зовем твоего знакомого в лабораторию, поищем вместе. Находим пакетик…

— Как вы все знаете, Эмилия! — раскраснелась Валя. — Лучше, чем я.

— Мы с Марией, Стефанией, Аугустом, да мало ли с кем, этими делами, почитай, с июля-августа сорок первого занимаемся, уже два года. Так что научились, жизнь заставила.

— Начали мы с пленных, помогали им, выхаживали, выкармливали, скрывали… Да, Эмилия, она нашего дружка там встретила, — и Мария назвала имя Графа. — Даже пальто он назад прислал, вот парень честный. Это пальто моего покойного мужа, оно мне теперь ни к чему, — пояснила она Вале.

— Да, он хороший парень, светлый, приятный такой. Он благодарит вас за все, что вы для него сделали.

— Он скрывался у нас, — скромно заметила Мария.

— Вот видишь, — сказала Эмилия, обращаясь к Марии в успокаивающем духе и одновременно ободряя Валю, — он скрывался, долго ходил к Марии то на ночь, то на две, у меня ночевал и ничего, все обошлось, и до отряда дошел, воюет.

— Вы не боитесь, я постараюсь избегать записок, лучше на ушко шепну. Если только очень надо, то в пакетик с фотографиями.

— Как же ты добралась сюда? — спросила Эмилия.

— Мы с Тоней шли от ее дома, через теток.

— Да, как наш дружок туда был направлен, — задумчиво произнесла Эмилия. Ей вспомнился отчего-то тогдашний, уже ставший далеким эпизод с ключом в почтовом ящике.

— Что ты вечерами-то будешь делать? — спросила она Валю.

— Мне бы почитать. Хочется какие-нибудь стихи, только не о солнышке и теленке, а что-то о городской жизни, нашей доброй Риге, любви…

Мария взглянула на Валю, Эмилию. Глаза ее засветились хитростью.

— Попроси, Валя, Эмилию, она тебе мигом все достанет, даже сейчас, из сумки.

— А что, и вот тебе, читай, заучивай наизусть, — Эмилия извлекла из сумки небольшой томик.

— Александр Чак. Стихи. «Дорогой Эмилии…» Вы его знаете? — воскликнула Валя. — Он мой любимый поэт. Ой как здорово!

— Я тебя еще познакомлю с ним. Он мой большой… друг.

— Да? Ах вот как, — промолвила Валя.

— Мы думаем привлечь Александра к написанию листовок, у него чудный стиль, — весомо произнесла Эмилия, которая разрешала все самые запутанные вопросы быстро и логично.

Наступила пауза. Мария накрывала на стол к ужину.

— Знаете что, — сказала Валя, — не делайте этого, не надо ему писать листовки. Не стоит рисковать. Он же большой поэт. Он певец Риги, ее домов, улиц, людей, башней, колоколен. Он у нас один. Не надо ему писать листовок, Эмилия, поверьте мне. Мало ли что с ним будет? Но если придется, то познакомьте меня с ним.

Глаза Вали смотрели серьезно. Он прижала томик к груди, лицо ее посуровело и сделалось непреклонным. «Да, это мой характер», — подумала Эмилия, а вслух в несвойственной ей, мягкой манере произнесла:

— В нашем тихом омуте чертей прибавилось. Давай будем с тобой на ты. Ладно? — И она привлекла Валю к себе.

В тот же вечер, 21 ноября, Тейдеманис и Пуриньш честили на высоких тонах бригаду сыщиков, выезжавших в Истренскую волость для ареста Тони. Давно уже начальник и заместитель по оперативным делам не выступали единым фронтом против разгильдяйства в собственных рядах. Это их сближало, роднило и создавало фон истинного фронтового братства. Набычившийся Тео лез, как всегда, напролом. Дипломатичный, изворотливый Пуриньш бил незадачливых порученцев исподтишка, заходил с разных сторон и доказывал безмозглость оппонентов, которые и не думали защищаться перед двумя такими величинами.

— Какого дьявола вы залезли в дом самого объекта? — гремел Тео.

— Там, верно, только окончили печь хлеб в честь скорого прихода дочери и запах вился над деревней, они и перепутали дом, — добавлял Пуриньш.

— Кто из вас предложил лезть именно в дом Черковских, — орал Тейдеманис.

— Начальник местной полиции, — наконец выдавил из себя старший группы захвата.

— И вы послушали олуха, который умеет только стрелять кабанов, евреев, цыган и ловить рыбу? — спросил Пуриньш. — Вы днем побывали в деревне, определили наблюдательные пункты, откуда просматривался весь дом?

— А зачем им? Им подавай теплые печи — греть задницы. Эта девица сделала то, что вы не сообразили, канальи, все высмотрела и удрала, — шумел Тейдеманис.

Экзекуция продолжалась. Гестаповцы были очень заинтересованы в поимке Антонины там, в деревне, вдалеке от Риги, и ее изоляции. Они планировали в таком случае получить на Валю изобличающие показания, что она пришла от партизан. Другие люди, соприкасавшиеся в Валей, таких свидетельств дать не могли: кто знает, откуда она пришла. Да мало ли что можно было выбить из жительницы тех мест — связной партизан?