Школа суперменов - Сергей Гайдуков

Крест на миг замедлил шаги, но потом продолжил движение к лифту. Там он остановился, нажал кнопку и стал ждать, спокойный и будто бы не заметивший выстрела.

Изумленный таким исходом Бурый выстрелил снова. Потом чуть приподнялся, уперся спиной в стену и опять выстрелил.

В этот момент раскрылись двери лифта, и Крест — нет, не упал туда — вошел внутрь.

Бурый вновь нажал на курок, но это уже была стрельба по закрывшимся дверям лифта. Бурый яростно выматерился, засунул пистолет в куртку и потащил свое слабеющее тело к лифту.

Напоследок он оглянулся в сторону номера 606: оттуда никто не выглянул, хотя стрельбой можно было перебудить три казармы пьяных саперов. Двери других номеров тоже остались закрытыми.

Цепляясь за стену ногтями, Бурый все же поднялся на ноги, вызвал лифт, ввалился в кабину, запахнув поплотнее куртку, чтобы не пугать людей намокшей от крови рубашкой.

Люди в вестибюле все же шарахались в стороны — возможно, даже не видя крови, а просто определяя на глаз, что с этим пошатывающимся парнем, обхватившим себя руками, явно что-то не в порядке.

А на улице опять шел дождь, и под этим дождем Бурый увидел нечеткую, но все равно замечательную картину: Маятник целится прямо в башку этому гаду с ножами. Бурый аж завопил от мстительного восторга, Маятник нажал на курок, и мужик в свитере откинул копыта. Бурый хотел еще крикнуть, что его надо обязательно проверить, влепить еще пару контрольных пуль для пущей уверенности, но Маятник с парнями уже поднимался по лестнице, и Бурый подумал, что и без его советов тут все сделают правильно.

— Что у вас тут за?.. — брезгливо поведя носом, спросил Маятник, словно Бурый вляпался в дерьмо, а не был пропитан своей и чужой кровью.

Бурый стал объяснять, но Маятник не был настроен на длинный рассказ, отстранил Бурого и ринулся в гостиницу.

Бурый остался стоять возле двери, привалившись к колонне. Уличный холод немного взбодрил его; по крайней мере Бурый понял, что не умирает. Нужно было просто дождаться Маятника. И нужно было завязывать с этой дурацкой работой и соглашаться на то выгодное предложение, которое ему недавно сделали. Получать за Маятника ножом в ребра от какого-то психа — это уж совсем неинтересная и неперспективная работа...

Короткий металлический звук раздался снизу, от того места, где стояли машины Маятника и его людей.

Но Бурый был слишком занят своими моральными и физическими муками, чтобы обратить на это внимание.

Дождь лил не переставая, словно хотел смыть Настю с лица земли вообще и с площади перед гостиницей «Заря» в частности. Площадь была пустой, лишь несколько машин застыли вблизи самой гостиницы, словно владельцы решили сэкономить на автомойке и поручить это силам природы.

Настя когда-то слышала, что прогулки на свежем воздухе способствуют прояснению мыслей, и теперь она на основании личного опыта могла смело послать автора этого совета на три или более букв. В мыслях по-прежнему царил кавардак, и самой свежей и яркой загадкой в этом и без того путаном клубке было: «Откуда Марина знает про мои сны?!! И почему Марина знает про эти мои сны больше, чем знаю я сама?! Откуда она знает, что эта старушка — моя бабушка? Откуда она знает, что эта девочка рядом — я?! Она что, ясновидящая? Или я как-то разговаривала во сне... Бред какой-то».

Но это был не просто бред, это был бред, от которого ей все больше становилось не по себе.

Она поднялась по ступенькам, погруженная в свои сумбурные и ей самой непонятные мысли, не заметив человека, вошедшего в гостиницу перед ней. Она лишь услышала стук захлопнувшейся тяжелой двери, но не обратила на это внимания.

Настя уже взялась за массивную рукоять двери, как вдруг сзади послышалось что-то вроде издевательского смеха.

Настя отдернула руку от двери и отскочила в сторону. Она и так была на взводе, а тут...

Рослый парень лет двадцати пяти стоял, прислонившись к колонне, и негромко смеялся — и смех его был очень недобрым. А еще этот парень обнимал сам себя в районе подреберья, словно был в романтических отношениях сам с собой. Или же боялся распасться на куски.

Он был бледен, зрачки его были мутны, и он сказал Насте (а может быть, не ей, а тому, кто ему привиделся на месте Насти):

— А он не умирает, хр-хр... Вот так вот... Просто берет и не умирает...

Настя на всякий случай согласно кивнула ему, рванула на себя тяжелую дверь и проскочила внутрь гостиницы.

Тут, в огромном мраморном вестибюле, было тихо, спокойно и безопасно.

Так было еще две минуты. А потом Настя на собственном опыте узнала, что такое — быть меж двух огней.

Знающие люди говорят, что перед смертью у человека перед глазами пролетает вся его жизнь. Бондареву приходилось несколько раз умирать, и в принципе он был согласен с вышеупомянутым наблюдением: жизнь пролетает. Но если ты сидишь двадцать часов в засаде и к тому же один, то жизнь перед глазами не летит, а тянется. Причем по пятому разу. Причем в самых скучных и малоинтересных подробностях.

В пустой и холодной квартире все это приобретало совсем уж невеселый оттенок. А Крестинский не шел.

Бондарев медленно разжевал таблетку — бодрость духа и внимательность глаз уже требовали химической подпитки. Он снова прогнал в голове составляющие расставленной ловушки и снова пришел к выводу, что слабым звеном механизма был Аристарх Дворников. Всегда беда с посредниками. Но раскрываться самому было бы совсем неправильно.

Бондарев вспомнил Москву и седовласого Орехова в домашних тапочках.

— Это же вы тогда остановили «Мерседес» Антона Крестинского и хотели ему устроить личный досмотр? Еще когда он был советником президента. И когда он ехал в компании кого-то из больших чеченских людей... Так?

Орехов тогда усмехнулся, как будто говоря: «Каких только глупостей не натворишь по молодости...» Наверное, это было глупо, учитывая, что Бондарев был всего лишь капитаном ФСБ, а Антон Крестинский — вторым или третьим человеком в государстве... Наверное, это было глупо, учитывая, что тот несостоявшийся досмотр стоил Бондареву карьеры в ФСБ и едва не стоил жизни...

Однако Бондарев ни о чем не жалел. Особенно после того, что сказал в аэропорту Орехов.

— Вы тогда на него случайно наткнулись, — сказал Орехов. — Сейчас вы снова с ним пересеклись — и это неспроста. Это судьба, это значит, что вы с Крестинским будете бегать друг за другом, пока один другому окончательно не испортит жизнь.

Бондарев был не против такого развития событий. Тем более что Антон Крестинский ему жизнь уже разок испортил, и мяч был на стороне Бондарева. Если путь к Антону лежал через старшего брата Гришу — что ж, легкие пути Бондареву сроду не выпадали.