Тревожное торжество - Валерий Александрович Пушной

покончила с собой, – холодно, глухо ответил Аспенский, но сквозь эту сухость проступали тоска и уныние, каких Юлия никогда не знала у отца. – Приезжай на похороны.

Сердце у девушки остановилось, пол под ногами закачался. Вспомнились отношения между отцом и матерью. Хотела прокричать ему упреки. Но отец опередил, ударил дочь беспощадно:

– Это ты убила ее! Она влюбилась в Хавина, решила бросить меня и уехать к нему: он звал ее к себе. Но вдруг узнала, что с Павлом живешь ты и что он тебе сделал предложение и что ты приняла его. Она не смогла перенести этого.

Юлию оглушили слова отца. Телефон снова выпал из рук. Она начала медленно подниматься и пятиться, отступая от Хавина.

– Что, что? – не понимал он, пытаясь удержать девушку.

Она с диким испугом вырвала руку. Все, все, все. Боже, они оба стали причиной самоубийства ее матери. Голова раскалывалась. Нельзя строить своего счастья на смерти матери. Это преступно. Безжалостно и подло. Мать всегда по-своему поддерживала ее. А теперь без матери она осталась одна как перст. Впервые ощутила, что страшно остаться совсем одной. Павел больше не в счет, мгновенно он стал далек от нее как никогда. А отец никогда и не был близок. Мужа вообще уже не видела рядом с собой.

Хавин что-то говорил, но она не слышала. Он попытался подняться с постели, но Юлия замахала руками и закричала:

– Не приближайтесь ко мне! Не приближайтесь! – И выбежала из палаты. Пронеслась по коридору, по лестницам, вырвалась на улицу. Слезы застилали глаза. Мозг ничего не контролировал. Бездумно проскочила двор и выбежала на тротуар, бросилась через дорогу на другую сторону улицы. Не услышала, как запищали тормоза автомобиля и даже не почувствовала удара, упала на асфальт и потеряла сознание. Мгновенно собралась толпа. Кто-то сбегал в больницу, появились медики, носилки. Кто-то охнул:

– Господи, сколько крови. Да как же так?

Ее положили на носилки. А вслед раздалось:

– Дай бог, чтобы все обошлось.

Сразу же спешно Юлию отвезли в операционную палату. После операции на третий день она пришла в себя. Медсестра шепнула Хавину:

– Надейтесь.

Он все дни с костылем в руках просидел у двери реанимационной палаты. Ни есть, ни пить не мог. Вокруг плавал удушливый туман. Обрадовался, когда услышал, что Юлия очнулась. Решительно потребовал, чтобы его пустили к ней хотя бы на минуту. Только взглянуть на нее. Никакие уговоры и запреты не подействовали. В конце концов медсестра сжалилась, сдалась:

– Ну, только на минуту, и не разговаривайте, ей нельзя.

Юлия была в бинтах. Открыла глаза, когда он дотронулся до ее руки. Павел с замиранием шепнул:

– Все будет хорошо. Все будет хорошо. Молчи, ничего не говори.

Но губы девушки слегка шевельнулись:

– Мы обе любили вас, но вы – наше несчастье.

Павел едва уловил эти слова, и они были как приговор для него. Сердце могло разорваться на части.

Так и не исполнилось его желание: сделать счастливой женщину возле себя. Судьба снова подставила подножку. Как же это больно и как горько. По щеке поползла слеза, тело обвисло на костылях. Он потерянно поцеловал руку Юлии и опустил голову. Сможет ли она когда-нибудь простить ему все, что произошло? И способен ли он ждать этого прощения?

Груз вины перед Вероникой и Юлией раздавил совершенно. И все-таки из палаты он вышел с надеждою, что все должно быть хорошо.

А ночью Юлия умерла. Умерла тихо. Будто заснула. Обнаружили это лишь под утро.

Хавин чуть не обезумел, долго не находил себе места. Казнил себя за все, и особенно за то, что не попросил у Юлии прощения.

На похоронах у Вероники присутствовало много народу.

Но Аспенский был сильно недоволен, что на погребение матери не приехала Юлия. Уже когда возвращался с кладбища, его догнала весть о смерти дочери. Известие потрясло Константина. Два несчастья, одно за другим, подействовали на него так сильно, что у него точно отнялся язык. Он умолк и сгорбился. Все, кто знал Аспенского, поразились, как мгновенно прочный, железный человек поник, сжался и постарел.

Между тем, когда из Москвы привезли гроб с телом дочери, он держался стоически и не проронил не слезинки. Глаза его были пусты, неподвижны и безжизненны.

Валентин не отходил от гроба жены до самой могилы. А когда по крышке ударили первые комья земли, у Валентина из глаз упали крупные черные слезы.

Вся его прежняя злость, ненависть, негодование, ярость и месть шли от неимоверной любви к Юлии. Он окончательно ясно осознал это. И не мог принять, что Юлия ушла навсегда. Больше никогда ее не будет. Вдруг стало очевидно, что без Юлии у него нет будущего, нет ничего. Как поздно он все понял. Каким же он был дураком. Весь этот окружающий мир без нее пуст и бессмыслен.

После похорон Валентин поехал на квартиру родителей, достал охотничье ружье отца, зарядил и выстрелил себе в грудь.

Хавин приехал на кладбище, когда уже никого не было. С трудом вылез из машины и на костылях подошел к могиле Юлии. С портрета на свежем холмике из вороха цветов на него глянуло счастливое лицо красавицы. Сердце у Павла сдавило как стопудовым прессом. Тяжко было смотреть на прекрасное лицо, которым он всегда любовался и которое с удовольствием целовал.

Он плакал. Слезы катились по щекам тяжелыми свинцовыми дробинами. Плечи тряслись. Пробирала жуть от безвозвратной потери. Потом удрученно затих. Долго молчал, прежде чем выдавить:

– Прости меня, Юлия. За все прости, если можешь. Я люблю тебя и всегда буду любить.

С трудом оторвался от счастливых изумительных глаз Юлии и печально переместился к соседнему холмику с фотографией Вероники. На этом фото она была как живая: грустная и прекрасная.

У Павла перехватило дыхание, как будто кто-то сзади набросил на его горло петлю. В ушах неожиданно прозвучало обвинение: «Это ты убил их обеих». Он был не в состоянии сопротивляться, мозг разрывался, но душа воспротивилась: «Я не убивал, я не хотел их смерти».

Павел смотрел на фотографию Вероники и видел в ее глазах тоску и разочарование, сердце его, кажется, омертвело.

– Простите меня, Вероника, я любил вас, – колыхнулся беззвучный выдох.

Водитель не успел подхватить Павла, костыли выпали у Хавина из рук, и он повалился лицом на землю. Грудной стон разнесся по сторонам.

Казалось бы, Алла Истровская должна была радоваться, ведь ее месть свершилась.

Но она не радовалась. Она содрогалась от осознания того, что произошло.

Конец