Империя. Исправляя чистовик - Владимир Марков-Бабкин

Жую четвертый огурец и смотрю на жену. Она пригубила вино и пытливо смотрит на меня. В ее глазах отражается алое пламя. Она ждет. Ох, выбрал же я себе жену и любимую!

– Спрашивай.

Она подняла брови:

– Я уже спросила. Кто ты, Михаил Романов?

Молчу секунд десять, затем серьезно смотрю ей в глаза и спрашиваю с некоторой тоской:

– Маша, любимая, ты уверена, что хочешь знать это?

Жена глубоко вздохнула, посмотрела в огонь некоторое время, затем кивнула:

– Да. Я не смогу спокойно спать, не зная ответ. И… я не смогу с тобой жить, если ты мне не скажешь правду.

А сможешь ли со мной жить, если ты эту правду узнаешь? Вот в чем вопрос…

Пожимаю плечами.

– Что ж, быть по сему. Я – Михаил Александрович Романов…

В глазах любимой тоска и разочарование.

– …тысяча девятьсот семьдесят седьмого года рождения. От Рождества Христова, хотя у нас так уже и не говорят…

Маша резко вскинула голову, пытаясь понять, насколько я серьезен.

– …женат не был, детей там, в будущем, не имею, кадровый офицер, майор, это как нынешний капитан, служил в авиации, пилотировал вертолет Ми-24, над вертолетами сейчас Сикорский работает. Ну, что ещё? Прошел там две войны. Имею ордена и медали. Ушел в запас и руководил медиа-холдингом… гм… чем-то таким, чем руководит сейчас граф Суворин…

Она напряженно молчала.

– …телевидение, радио, газеты, съемки фильмов, концерты и прочее. Короче говоря, формировал общественное мнение. Что еще? Попадать сюда не планировал и даже не подозревал о такой возможности. За каким-то лешим в январе две тысячи пятнадцатого года согласился совершить экскурсию в грот Эхо в Гатчинском дворце, ударился там головой о потолок и внезапно оказался в теле великого князя Михаила Александровича аккурат в то утро двадцать седьмого февраля тысяча девятьсот семнадцатого года. Революционеры хотели меня расстрелять, но я был против, ну и пошло-поехало. Из дополнительных сведений биографии могу сообщить, что великий князь Михаил Александрович приходится мне прадедом, равно как и Ольга Кирилловна Мостовская – прабабкой, а мальчик Миша – мой дед. И вот теперь подумай сама, мог бы я тебе изменить со своей прабабкой?

Я так открыто смотрел ей в глаза, что она, не выдержав, прыснула. Она смеялась долго и заливисто. Такой ее смех я уже видел неоднократно. Это нервный срыв. Не знаю, насколько она поверила мне, но прыгать уже точно не будет. Пока. Но смех этот…

Отсмеявшись и промокнув платочком глаза, Маша ожидаемо взяла себя в руки. Она глядела в огонь и молчала, переваривая все то, что я сейчас обрушил на её голову. И её настроение мне совершенно не нравилось.

Наконец она сказала глухо:

– Мне нужно побыть одной. Не провожай меня.

Встала и ушла в дом. Вот так.

Чего я добился своей правдой? Бог весть. Но Бог же и свидетель, не я этого захотел. Не я. Но любимую я потерял. Без сомнений. И, похоже, потерял навсегда.

Налив себе еще с полстакана водки и закусив грибочками, салом и черным хлебом, я просто апатично растянулся на траве, глядя на звезды. На душе было тошно и тоскливо.

Хорошо вам, звезды. Мерцаете себе где-то там, а мы тут страдаем вместо вас. Но, с другой стороны, если бы не мы, то кому бы вы светили вообще?

Рядом стрекотал кузнечик. Как давно я просто не лежал на траве? С фронта. С какого фронта? В каком времени?

Зачем я Маше всё сказал? А разве мог не рассказать? Но вот теперь я уж точно исправил чистовик своей жизни, написанный мною ранее. Все свои планы и надежды. Исправил навсегда. Не будет ничего этого. Все смешалось в доме Облонских… Будь оно всё трижды проклято.

Как же я устал от всего. Ничего не хочу больше. Ничего.

ИМПЕРСКОЕ ЕДИНСТВО РОССИИ И РОМЕИ. ВОСТОЧНАЯ РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ. МРАМОРНОЕ МОРЕ. ОСТРОВ ХРИСТА. 2 июня 1919 года

– Вставай.

Усиленно моргаю. Маша в халате стоит надо мной и брезгливо оглядывает разгром на поляне. Покосившись, я заметил опрокинутую бутылку водки и перевернутый стакан, хрустальное блюдце тоже перевернулось, и грибочки разлетелись по всему столу. С огурчиками вперемешку.

Жена мне протягивает руку.

– Вставай. Дай прислуге убрать за тобой.

О, наконец-то я почувствовал себя алкашом-пропойцей. Кряхтя, поднимаюсь без женской помощи.

Не оглядываясь, безразлично пошел в дом, а за спиной слышатся резкие распоряжения императрицы:

– Господа, приберите это как следует. Государь во сне рукой махнул и перевернул.

Можешь им передать, что если будут болтать, расстреляю.

Ввалившись в свой кабинет, я рухнул в кресло. Только размечтался о любимой женщине, о семье, о счастье, и все пошло прахом. Понятно ведь, что наша любовь обречена. Невозможно жить с человеком, который знает твое будущее. И всех будущее. И манипулирует им как хочет.

И куда мне теперь? Как жить с этим? Всевеличие, твою мать!!! Карточный домик…

Скажу честно – от отчаяния хотелось просто рыдать. Выпить? Нет, больше не хочу. Ничего уже не хочу. Ничего…

По щеке пробежала слеза. Ну и пусть. Мне уже всё равно.

ИМПЕРСКОЕ ЕДИНСТВО РОССИИ И РОМЕИ. ВОСТОЧНАЯ РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ. МРАМОРНОЕ МОРЕ. ОСТРОВ ХРИСТА. 2 июня 1919 года

– Миша.

Ладонь мягко легла на плечо. Поднимаю голову. Маша. Обеспокоенно смотрит на меня.

– Миша, с тобой все в порядке?

– Нет.

Я буркнул и вновь закрыл глаза. Слышу хмыканье.

– Так, дорогой, хватит валять дурака. Не уподобляйся своему прадеду.

Вдруг я ощутил Машу на своих коленях, её объятия, горячий вкус её губ и открыл глаза. Спокойное черное пламя в очах любимой. Обычное черное пламя, как и всегда. Ответить я ничего не смог. Физически. А мычать было глупо. Да и зачем?

ИМПЕРСКОЕ ЕДИНСТВО РОССИИ И РОМЕИ. ВОСТОЧНАЯ РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ. МРАМОРНОЕ МОРЕ. ОСТРОВ ХРИСТА. 2 июня 1919 года

Мы вновь сидели у костра. Только в этот раз нас было четверо. Сашка, едва стоящий на ногах и постоянно падающий при попытке сделать более двух-трех шагов; Вика, которую надо было все время сторожить от попыток засунуть прутик в огонь; расслабленная Маша с привычным бокалом итальянского «Lacryma Christi», ну и ваш покорный слуга, пытающийся ловить детей и не допустить каких-то эксцессов. Семейная идиллия. Ну, почти.

А, кстати, был еще мангал с шашлыками, который также был на мне. Так что тут был и швец, и жнец, и на шашлыке дудец.

– И как там, в будущем?

Маша мечтательно смотрела на звезды.

Я запнулся и, нахмурившись, спросил: