100 великих загадок современности - Николай Непомнящий

Люди нечеловеческими усилиями старались удержаться на поверхности и освободиться от мокрой одежды. Если это им удавалось, то из таких моряков – как правило, хороших пловцов, успевших еще и вовремя поддержать тонувших соседей, – создавались связки, особенно, если кому-либо из них при этом удавалось ухватиться за какой-нибудь плавающий предмет, упавший с корабля или брошенный со спасательных баркасов и катеров. Эти связки из нескольких и даже многих моряков, которые поддерживали в воде друг друга, помогали им продержаться до подхода спасательных средств. Но и такие группки, перегруженные ослабевшими, растерявшимися, не умевшими плавать людьми, порой рассыпались… Некоторые выплывшие на поверхность моряки взбирались на огромное оставшееся на плаву днище корабля, раздирая при этом руки и босые ноги в кровь об острые наросты ракушек на обшивке. Но это были мелочи, главное – спаслись!

Спасатели, подоспевшие на плавсредствах, руками и отпорными крюками доставали людей из воды, перемешанной с мазутом; бросали им все, что у них было на борту: спасательные круги, жилеты, деревянные предметы… Все это происходило в кромешной темноте, освещаемой лишь сполохами прожекторов, включенных с соседних и подошедших кораблей… До сих пор спасшиеся тогда моряки не могут забыть ту страшную ночь. Не раз ко многим из них она возвращалась и возвращается в кошмарных снах. Напряжение от пережитого было такое, что у некоторых «новороссийцев», уже спасенных или доплывших до берега, не выдерживало сердце и они, выбравшись из воды, тут же падали замертво…

Высшие флотские чины, прибывшие на линкор, тоже оказались в воде. Почти всем им удалось спастись. Вице-адмирала Пархоменко подобрала одна из спасательных шлюпок и доставила на Графскую пристань, откуда он, промокший и полуодетый, добрался до штаба флота – докладывать о случившемся в Москву.

Тем временем моряки, взобравшиеся на днище перевернувшегося линкора, а также те, которые находились на подошедших спасательных судах, стали различать внутри полупогруженного в воду корпуса «Новороссийска» частые беспорядочные стуки. Это могли делать только живые люди – те, кто не смог выбраться из стальных отсеков линкора! Их отчаянный стук во многих местах огромного корпуса нарастал, сливаясь в сплошную дробь…

Об этом немедленно доложили командованию. Так у тех, кто оказался в «воздушных мешках», образовавшихся в некоторых внутренних помещениях корабля, появился шанс на спасение. Но на деле этот шанс обернулся третьим – последним актом разыгравшейся драмы, самым трагическим…

Часам к 10 утра 29 октября положение корпуса перевернувшегося линкора стабилизировалось. Погружение приостановилось, и корабль (его кормовая часть возвышалась на 2–3 метра над водой) как бы обрел новую ватерлинию. Большой объем сжатого воздуха, находящегося в его задраенных по-боевому помещениях и отсеках, позволял надеяться, что моряки, попавшие в смертельную ловушку, выживут. Слушать их мольбы о помощи и бездействовать в ожидании приказов «сверху» было выше человеческих сил, и моряки со спасательного судна «Бештау», руководимые капитан-лейтенантом И.Г. Малаховым, бросились туда, где стуки различались очень близко к кормовой оконечности днища.

Междудонное пространство корпуса здесь, в районе дизель-электростанции № 4, было сравнительно тонким и располагалось близко к наружной обшивке. Его стали прорезать автогеном, проделав отверстие, через которое вскоре по очереди вышли семь моряков. Этот успех окрылил спасателей. Были предприняты и другие попытки прорезать обшивку днища в тех местах, откуда слышались стуки, но они ни к чему не привели – из прорезей со свистом выходил лишь воздух…

Не хочется, но приходится рассказывать об этом – о том, как можно, сделав одно благое дело, потом, по неведению, натворить такое, что оно многократно перечеркнет не только все содеянное, но и принесет еще большую беду… Как оказалось, из-за этих не до конца продуманных и слишком поспешных действий были обречены на гибель многие десятки моряков, ждавших помощи. Это произошло прежде всего из-за того, что работа спасательных судов не была должным образом организована, не координировалась и, по существу, не управлялась растерявшимся руководством Черноморского флота.

Вскоре из-за выхода воздуха из «воздушных мешков» еще удерживавшаяся на поверхности воды кормовая часть линкора стала медленно погружаться. Запоздалые попытки заварить прорези и приспособить для создания воздушного подпора один из отсеков списанной подводной лодки-«малютки» со шлюзовой камерой, с помощью которой можно было, приваривая его поочередно в разных местах днища, прорезать обшивку без опасения стравить воздух внутри корпуса линкора, ничего не дали.

В ходе спасательных работ применялся проходивший испытания на флоте опытный образец прямой разговорной звукоподводной связи. С его помощью с полдня 30 октября была установлена связь – к сожалению, односторонняя – с оказавшимися в западне, но еще живыми моряками. По этой связи в последние мгновения перед погружением корпуса линкора в воду было слышно, как моряки, находившиеся в чреве корабля, прощаясь с жизнью, пели «Варяга»…

Спустя сутки с помощью той же звукоподводной связи были обнаружены живые люди в одном из нижних кормовых кубриков линкора. Туда были немедленно отправлены четыре водолаза. С риском для жизни, подстраховывая друг друга, они сумели пробиться и вывести из почти затопленного кубрика двух полуживых матросов. Таким образом всего было спасено 9 человек. А ведь на команду: «Откликнуться, кто живой!», переданную утром 29 октября по звукоподводной связи в корпус перевернутого линкора, ответили тогда стуками во многих местах корабля…

К 1 ноября водолазы перестали слышать какие-либо стуки из отсеков. Продолжая работать, они поднимали наверх только трупы. Так закончился третий, и последний, акт трагедии.

Уже 29 октября 1955 года, спустя несколько часов после взрыва и переворота «Новороссийска», решением Совета министров СССР была создана правительственная комиссия по расследованию причин и обстоятельств гибели линкора. Ее руководителем стал заместитель председателя Совмина В.А. Малышев. К исходу того же дня Малышев с членами комиссии и большой группой военных и гражданских специалистов, в том числе сотрудников КГБ, прилетел в Севастополь.

В центре внимания комиссии сразу же оказалась версия о том, что линкор погиб от взорвавшегося боеприпаса, хранившегося в артиллерийских погребах 1-й башни главного калибра. Многое подтверждало реальность такого предположения: место и характер взрыва, а также то, что накануне, 27 октября, на линкоре проводились работы по выгрузке значительной части боекомплекта главного калибра, в т. ч. и из носовых башен. При этом в ходе работ кто-то мог по халатности плохо закрепить снаряд в стеллаже, откуда тот вывалился… Вспомнили, что в начале 1955 года при таких же работах взорвался по не до конца выясненным причинам (вероятнее всего, при падении с вершины штабеля) именно такой же 320-мм снаряд. Тогда все обошлось взрывом лишь одного снаряда, разбросавшего – без детонации – соседние по штабелю. Но взрыв все-таки был… Почему не могло быть и нового?

Таким образом, довольно быстро причина взрыва была «найдена», тем более что проверить, так ли это, цел ли боезапас в артпогребах первой башни, было сложно – ведь линкор затонул. И лишь только после того, как Малышеву доложили, что водолазы, обследовавшие затонувший линкор, ясно видят признаки наружного взрыва – края пробоины в обшивке его корпуса загнуты вовнутрь, – комиссия обратилась к поиску иных причин гибели линкора.