Железный сокол Гардарики - Владимир Свержин

Летние ночи севера России – плохие союзники для осажденных. Когда за полночь вокруг не темнее, чем пасмурным днем, – не передохнешь, не спрячешься. Но коли поднялся в рост, постоять за вольности исконные, то не склонить уж головы, покуда держится она на плечах.

Ярдов двадцать стен было обращено в руины. На них волна за волной накатывали стрелецкие полки, силясь обратить в бегство изможденных защитников города. Те пока держались.

– Пора, – скомандовал Рюрик, глядя на движение войск в сооруженную Баренсом дальнозорную трубу.

Сигнал команды пронесся по рядам его армии. Заждавшиеся этого мига полки ринулись вперед, опустив пики и изготовив к стрельбе пищали. Три плотные баталии[47], охватывая царевых людей с флангов и тыла, шли, сметая с пути редкие очаги сопротивления.

– Сокол! – неслось над рядами. – Железный Сокол!

Столпившиеся у бреши стрельцы, уже предвкушавшие богатую добычу, дрогнули под неожиданным холодным натиском.

– Руби! – горланили в стройных шеренгах рюриковцев.

– Бей! – вторили им со стен.

Утомленные недавней атакой царские вояки местами строились в линии, готовясь принять бой, местами охотно бросали оружие, не желая сражаться за царя Ирода. Довольно крупный отряд поместной конницы, с толком используя превосходство в скорости перед пехотой, бросился прочь с поля боя.

– Ну же, – прошептал Рюрик так, что его могли слышать только самые ближние. – Подавай-ка чернополых.

Будто повинуясь его приказу, из-за дубового палисада царской ставки вынеслись несколько сотен опричников на крупных вороных конях. Строй баталии развернулся и ощетинился пиками, готовясь принять удар.

– Вперед! – коротко отдал команду предводитель мятежников, и в сторону импровизированной крепости помчалась груженная мешками телега.

На козлах сидели два отчаянных добровольца в одеждах кромешников. Один из мундиров некогда принадлежал Никите Пораю, другой – мне. Оставшаяся при царе стража прекрасно видела приближающийся экипаж, однако стрелять по своим не стала. Между тем колесный брандер[48]поравнялся с дубовыми воротами. Возницы, на ходу спрыгнув на землю, опрометью бросились вниз с холма. Стражники метнулись к воротам, спеша закрыть их, но не тут-то было. Одинокий выстрел, неразличимый в шуме перестрелки, поставил крест на их бесплодной попытке. Мешки с порохом, лежавшие на возу, рванули, в щепу разнося надвратную башню.

– Какой-то праздник фейерверков! – недобро улыбнулся Лис, вытягивая из ножен саблю.

– Круши!!! Сокол! Сокол!

Три сотни отборных рубак личной гвардии Рюрика сквозь дым и пламень вломились в пробитую брешь. У коновязи, в панике взмывая на дыбы, теснились угольно-черные кони резервных опричных сотен. Кое-кто из кромешников уже был в седле, большая же часть засела в сборной деревянной хоромине – походном царевом тереме. Оконца этого строения окрасились пламенем слитного залпа, выбрасывая из седел нескольких седоков, но было уже поздно. За всадниками в пролом втягивались пешцы, сбрасывая с насыпи орудийную прислугу и разворачивая бомбарды против единственного оплота царя Ивана.

– За мной! За царя!

Коренастый всадник на превосходном ахалтекинском жеребце повел поредевшую опричную рать в клинки на пушки.

– Малюта! – бросаясь наперерез атакующим, крикнул я.

С момента первой трапезы у царя меня не оставляло желание встретиться с воинствующим пономарем в таких вот условиях. Но Господь не судил нам скрестить клинки. В тот миг, когда я уже заносил руку для удара, между нами вклинился холодно-яростный Никита Порай.

– Иуда! – заорал Скуратов, обрушивая на голову бывшего своего подчиненного тяжелый удар палаша.

Никита ответил молчанием и, кратко повернув запястье вооруженной руки, парировал атаку. Еще удар! Порай низко пригнулся к лошадиной холке, пропуская за спину вражеское оружие, и, поднимаясь, резко выбросил вперед руку. Кольчужное оплечье Скуратова чуть смягчило удар. Лишь самую малость. Голова командира опричной гвардии мотнулась вперед и безжизненно упала на грудь. Казалось, бывший опричник готов еще и еще погружать острое сабельное жало в уже мертвое тело, но следующий противник мчал ему навстречу. Для Никиты наступил день отмщения, а это совсем не то же самое, что заурядный бой. Он рубил быстро и холодно, как будто вынося приговор и тут же приводя его в исполнение.

– За государя! – раздалось за нашими спинами.

Я оглянулся, поворачивая коня и нанося очередной удар атаковавшему меня кромешнику. Вверх по склону тем же путем, которым пришли мы, неслась опричная сотня. Посреди нее наметанный взгляд выхватил чертовски знакомое лицо – лицо Генриха Штадена. Военная фортуна, еще минуту назад, казалось, однозначно решившая отдать нам победу, глянув на поле боя, задумчиво пожала плечами. Вероятно, почувствовав изменение в ходе сражения, опричники, засевшие в осажденном тереме, через двери и окна бросились в контратаку, стреляя на ходу.

Теперь мы оказались между двух огней, и в каждом из них могла сгореть надежда на благоприятное будущее России.

– Царь, царь убегает! – разнеслось над холмом.

Чуть скосив глаза, я увидел снежно-белого скакуна, уносившего с поля боя долгобородого человека в драгоценной золоченой броне. Быстро вывернув коня, позабыв о недобитом противнике, Никита бросился вслед за ним. Чья-то пуля сбила шапку с его головы. Он, казалось, даже не заметил этого, яростно нахлестывая витой нагайкой коня. Но времени наблюдать, чем закончится скачка, не было. Опричники Штадена врубились в наш строй и смешались с Рюриковыми «соколиками».

Многого я мог ждать от Генриха Штадена, но такой беззаветной преданности русскому царю – никогда. Отражая и раздавая удары направо и налево, я силился прорубиться к неистовому вестфальцу. Мне было видно, как он прокладывает себе путь, но куда?! Не сбежавшего же Ивана он пришел сюда искать!

Между тем Генрих и еще пяток всадников его отряда, прорвавшись сквозь боевые порядки врага, галопом миновали опустевший терем и устремились к разбитым поодаль шатрам и палаткам опричного полка.

– О, чемоданы забыли! – выкрикнул возникший рядом Лис, на ходу вгоняя пулю в ствол пистоля.

Мысль, короткая точно выстрел, пронзила мозг. Лишь потом я смог обратить ее в слова. В тот момент она лишь дала моментальную команду – и я, пришпорив коня, устремился за Штаденом.

Как говорил мой гениальный земляк Артур Конан Дойль: «В случае пожара человек всегда пытается спасти самое ценное». Та драгоценность, ради которой Генрих был готов положить всех своих людей и рисковать собственной головой, могла быть только царским венцом.