Боги богов - Андрей Рубанов

— Ага, — сказал Марат. — А что, кстати, другой клон? Поддельный Жилец? Вы его отозвали? Два Великих Отца — это перебор. Мой народ будет в панике…

Дознаватель выдохнул, и запах его парфюма стал резче.

— Сейчас, — грубо произнес он, — я бы посоветовал тебе, Марат, побеспокоиться о себе. А не о народе.

— А я бы вам посоветовал мне не советовать. Я думаю о народе, потому что это я его создал. Вы можете сказать, где находится клон Великого Отца?

Искусственный чиновник снова завис. Явно обратился за советом к руководству. Марат ждал, у него звенело в ушах от уверенности в собственной правоте. Наконец его собеседник поднял глаза.

— Клон Великого Отца находится во дворце. В своей спальне. Заперся изнутри. По нашей легенде он должен заболеть, сделаться немощным и примерно через полгода тихо усопнуть…

— Это глупо. Отзовите клона.

Киборг покачал головой.

— План разработан во всех деталях и одобрен центром, — ответил он. — После смерти Отца власть перейдет к его Сыну, Владыке. Но Сын не удержит ее и будет убит придворными. Возможно — Митрополитом. В результате конфликтов властная верхушка ослабнет, сильные ликвидируют друг друга, лидерство будет переходить ко всё более и более слабым особям… Таким образом, созданная вами цивилизация придет в упадок сама собой. Срок смены поколений мы принимаем за восемь местных лет: с момента рождения аборигена до момента принятия социальных обязательств… Если вся властная верхушка выродится в течение двух поколений, то…

— Плохо, — перебил Марат. — Очень плохо. Слушайте, Великий Отец велик до тех пор, пока убивает. Он должен убивать. Каждый День. И сам, и с помощью палача. Если он перестанет убивать, об него вытрут ноги. Темп жизни дикарей во много раз быстрее нашего. Если ваш поддельный Отец уже неделю никого не убивает, считайте, что половина населения перестала его бояться. Давление на подданных должно быть постоянным. В идеале — ежедневным. Не забудьте, здесь матриархат, дикари генетически не способны подчиняться мужчинам… Держать их под контролем можно только путем непрерывных угроз, каких-то мероприятий, публичных казней, праздников… Если в голове царя мало, значит, снаружи его должно быть много… Это, кстати, слова Жильца… То есть Грина…

Дознаватель покраснел — очевидно, получил команду на смену режима допроса — и мягко улыбнулся.

— Зачем ты это сделал?

— Что именно?

— Зачем помог ему бежать? Он плохой человек, он разрушил твою судьбу…

— Я сам ее разрушил.

— Если бы не он, ты бы уже давно отсидел свою одну двадцатую и жил сейчас полноценной жизнью…

— Вы ничего не знаете о полноценной жизни.

— Не груби. Зачем ты помог ему уйти?

— Чтобы поймать! — крикнул Марат. — Неужели не ясно?

— Не совсем.

«Что, приятель, — мысленно сказал ему бывший Владыка Города, — ты и твои начальники уже не так уверены в своих силах? Я тебя понимаю. Вы не ожидали, что я помогу Жильцу исчезнуть. Вы думали, что я покорно лягу под мнемограф, а потом, вытирая сопли, начну умолять о снисхождении. Еще бы. Оказаться в списке “альфа” — незавидная участь. Из трехсот миллиардов граждан Федерации туда каждый год попадает едва сотня отъявленных подлецов, самых мощных выродков рода людского. Чтобы оказаться в этом списке, надо незаконно завладеть термоядерным оружием, или совершить убийство одного из федеральных сопрезидентов, или устроить геноцид.

Вы думали, что я буду вас бояться. А я уже не боюсь.

Я видел, как безумный старик, семь лет пролежавший без движения, вдруг обрел силу и стал развлекаться извлечением внутренностей — что мне теперь ваш список “альфа”?»

— Я объясню, — тихо сказал Марат. — Но не сейчас. Сначала вам надо понять, что болезнь и тихая смерть Великого Отца никому не будет интересна. Старики выбывают из строя, их относят в океан, и через неделю от них остаются только кости… Если в Городе поймут, что Отец умирает, все ваши планы рухнут. Дикари решат, что его наказала Мать Матерей, и успокоятся. Ваш малый зря просидел неделю в спальне…

Чиновник слушал внимательно, и по расширенным зрачкам Марат догадался, что разговор не только записывается, но и тут же транслируется в головы остальным сотрудникам команды, включая, наверное, и живого их руководителя, который, судя по всему, засекречен и выйдет на прямой контакт только в крайнем случае…

— Теперь насчет Владыки, — продолжил Марат. — Он тоже сидит без дела?

— Он ведет аутентичный образ жизни.

— И плавать ходит?

— А ты ходил плавать?

— Каждую ночь.

— Мы не знали, — пробормотал дознаватель. — Он сегодня же пойдет плавать… Но в целом его действия успешны. Он вернул во дворец охрану, поваров, уборщиков… Даже жен…

— Ага, — сказал Марат. — Он, значит, спит с моими женами?

— Еще нет. Центр не рекомендовал сексуальных контактов. Женщины вернулись, но они напуганы. По Городу ходят слухи о конце света и возвращении Матери Матерей.

— Это нам на руку. Пусть они шепчутся, пусть будут возбуждены. Хорошо бы еще рабы взбунтовались…

— Они не умеют бунтовать.

— Надо научить.

Дознаватель открыл рот, чтобы задать очередной вопрос, но вдруг бессмысленно выкатил глаза и замер.

Дверная мембрана разошлась, впустив невысокого брюнета с лицом постаревшего ребенка; брюнет неуловимо шевельнул бровью, и дознаватель, вскочив и утратив всю свою значительность и как бы даже немного уменьшившись в габаритах, вышел из бокса. Я своей челядью управлял точно так же, подумал Марат. Слабый жест, кивок, движение лицевой мыщцы — это хорошо укрепляет субординацию. Даже если речь идет о кибернетических организмах.

Брюнет шагнул к столу, наклонил корпус, оперся ладонями. Помолчал и произнес фальцетом:

— Ты меня знаешь.

Фальцет был неприятным, с хриплыми переливами. Слишком неприятным — такие голоса никогда не ставят киборгам.

— Извините, — осторожно ответил Марат. — Наверное, это было давно.

— Я тебя арестовал. Семь стандартных лет назад, в пассажирском порту Олимпии…

Марат вспомнил (и задержание, и свой страх, и даже вкус виски во рту). Но не испугался.

— Ага. У вас еще был друг, такой тихий дядя, весь в мускулах…

Брюнет хладнокровно кивнул.

— Он давно в отставке.

— А вы, значит, сделали карьеру?

— Ты тоже.

Марат припомнил детали ареста и последующего путешествия.

— Кстати, — сказал он, — я сдержал слово. Никому не рассказал, как вы наблевали мне на колени.

Брюнет серьезно кивнул:

— Ненавижу гиперпрыжки.