Дорога к озеру Коцит - Кирилл Каратаев

оказались у всех кроме меня, с криками и песнями отправились на новую забаву, которой так просило моё вновь раненое сердце.

Я нахально вырвал из чьих-то ослабевших ладоней длинный лук и, теперь уже натянув на него нетерпеливо ожидающую полёта стрелу, готовился пустить её в первую же жертву. Ещё не полностью стемнело, и я вполне мог разглядеть цель шагов за пятьдесят от себя. Но мы всё шли и шли, а добычи всё так и не было. В голове мелькнула запоздалая мысль, что если мы и дальше не прекратим орать и петь, то от свежего мяса придётся отказаться. Я позволил себе выразить эту неожиданно здравую мысль вслух, и все согласно замолчали на пару долгих минут, а потом, решив, что если зверь не идёт, так и огонь с ним, снова разразились оглушающим вечер шумом.

А ещё через минуту, мне всё надоело. И эта весёлая, глупая компания и заранее обречённая охота, и даже немного моя вновь давшая трещину жизнь. Последний раз взглянув на хохочущих очередной тупой шутке дьяволов, я резко свернул под спокойную невысокую зелень местных лесов.

Сначала я избавился от надоевшего лука, а потом и от не менее надоевших мыслей. Я просто шёл по мягким листьям, покорно спотыкаясь об ухмыляющиеся корни и с переменным успехом уворачиваясь от появляющихся из темноты веток. Какой Коцит? Какие ангелы? Пусть всё сгорает в безумном огне! Пусть передо мной вновь будет ещё одна дорога, которая не осудит и не откажет. Которая поймёт и примет, засмеётся и простит. И какая мне была разница, будет ли она простой или тяжёлой, будут ли меня на ней ласкать или бить, но ведь я знал, что пойду по ней при любом раскладе.

Ветки испуганно расступились, и передо мной открылось маленькое лесное озеро. Лёгкие волны маняще накатывались на пологий травянистый берег. На хрустальной глади мерцали последние осколки света. Лишь тихий, робкий плеск мелких рыбёшек нарушал покой этого вечера.

Едва успев сбросить одежду, я яростно нырнул в обжигающую разгоряченное тело воду. Исцеляющая прохлада ворвалась в плоть и душу, очищая и заставляя забыть. Я хохоча извергся из спасительной воды. Всё, всё в огонь! Отдайте мне мою жизнь, заберите у меня свои! Дайте мне идти куда я хочу! Пускай я завтра умру, но умру свободным! Да и зачем мне умирать? Ведь всё может быть так просто! Всё может быть так легко! Почему же этого никто так и не поймёт?! Почему?!

Я закричал, исторгая из себя всю боль, все кровавые раны души, всю накопившуюся скорбь. Пусть все кричат вместе со мной! Пускай мы, наконец, окажемся правы! Когда же наступит этот миг?!

Дрожа, я выбрался на гостеприимную зелень и рухнул в неё, закрыв глаза и обнажив сердце. В лицо хлынул запах трав и растревоженной воды. Пересилив себя, я поднялся, оделся и достал верную трубку. Уже через минуту горький табачный дым знакомо наполнил мой рот. В душе наступил долгожданный покой. Всё в огонь, всё в бездну.

— Ты разбудил меня, дьявол.

Покой оказался недолог, но я даже не схватился за мечи. Показательно лениво я посмотрел на источник мягкого, свежего голоса. Я с трудом мог рассмотреть её лицо в наступивших сумерках, взгляду открылся лишь тонкий гибкий силуэт, в расслабленной позе лежавший на широком камне около берега. В нём чувствовалось и сила, и загадка, и немного нерастраченной боли, тщательно скрываемой, но изредка выбрасываемой наружу. Невероятно длинные волосы мягким ковром покрывали её обнажённое тело. Руки нежно играли с послушным её капризам ветром. Её Путь был лёгок и прост. Я окончательно расслабился.

— Ещё не время спать, милая, — я выпустил изо рта очередную порцию дыма. — Ночь только началась.

— Но я так мало сплю, — она изящно потянулась, — а теперь ещё меньше.

— Я скоро уйду, — грусть вновь начала заползать в сердце, — тогда и отоспишься.

— Но я не хочу, чтобы ты уходил, — она полуспрыгнула-полусползла с камня. — Развлеки меня, раз разбудил.

— Я не шут и не влюблён, — как прекрасен сегодня был дым. — С чего мне развлекать тебя, милая?

— Не влюблён? — она присела около меня. — А откуда тогда эта рана?

Её влажная ладонь опустилась мне на сердце, её лицо оказалось рядом с моим. Высокий лоб, огромные глаза, чуть впалые щёки, — прекрасное лицо. Но желал ли я его сейчас? Желал, но дай мне ещё пару минут, красавица.

— Она уже затянулась и вряд ли откроется вновь, — моя рука схватила её прохладную длань. — А ведь ночь только началась.

Она со смехом вырвалась из моей мягкой хватки и игриво отбежала на несколько шагов.

— Поймай меня, дьявол! — она снова засмеялась, оживляя сгустившуюся темноту.

Я коротко усмехнулся. Лёгким, осторожным движением я стремительно бросил длинноволосую незнакомку в свои уже избавившиеся от трубки руки. Я почувствовал, как её сердце возбуждённо задрожало. Пару раз тревожно взметнулись длинные ресницы. Её тонкие пальцы крепко сжали мои плечи.

— Кто ты, дьявол? — её тихий восторженно-испуганный голос сладким потоком взорвался в моей груди.

— Сегодня, я хозяин твоей ночи.

— Как славно, что ночь только началась.

Глава 7. Лабиринт. Часть 4

Я умиротворённо смотрел, как она выходила из замершего в темноте озера. Капли воды разлетелись пьяным ветром, когда она вскинула голову, раскидывая в стороны свои чарующие волосы. Глаза её были всё ещё удовлетворенно полуприкрыты, а губы ностальгически дрожали. Сбросив с бедра задержавшуюся каплю, она изящно легла в траву, с интересом заглядывая мне в глаза.

— Она красивая? — в вопросе не было ревности, лишь искреннее желание узнать.

— Ещё немного вина и я позволю себе сравнить её с твоей тенью, — я рассеянно бросил камень, поднявший в тихом озере каскад незапланированных брызг.

— Значит, очень красивая, — длинноволосая хитро улыбнулась. — Красивая и гордая. Как жаль, что она отказала.

— Мне больше жаль, что я трезвею, милая, — мне действительно было искренне жаль. — Я так не хочу трезветь.

— Всем нам когда-нибудь приходится трезветь, дьявол, — голос подарка ночи дрогнул, — и часто мы бы предпочли оставаться в пьяном неведении. Просто желать, просто смеяться, просто жить — жить секундой, мгновением. Не думать ни о чём, не сомневаться ни в одном поступке. Любить друзей и карать врагов, кричать и быть вечно правым. Но… — она поцеловала воздух, — это, наверное, было бы слишком легко и вероятно слишком быстро. Так может быть всё-таки надо иногда трезветь? А, дьявол?

— Но не сегодня, — я решительно встал. — Сегодня протрезветь меня не заставит само пламя. Извини, ласковая, мне пора.

— Весёлой ночи, дьявол, —