Сад вечерних туманов - Тан Тван Энг

«Никого из заключенных не выпустят, Юн Линь».

Услышав собственное имя, сорвавшееся с его губ, я растерялась. Сразу даже не поняла, к кому он обращается. И только потом поняла то, что он сказал.

«Отвезите меня обратно в лагерь! – я повернулась к фургончику. – Отвезите меня обратно!»

Он схватил меня за плечи, развернул, ударил по щекам – дважды. Толкнул – и я упала лицом в землю. Слышала, как он забрался обратно в машину. Заработал мотор, фургончик развернулся – и он уехал.

Тишина вернулась в джунгли. Я поднялась с земли, подхватила сумку и припустила в ту сторону, где скрылась его машина. Я скользила по проплешинам мха, падала, спотыкаясь о камни и корни. Приходилось часто останавливаться, чтобы перевести дыхание. В конце концов я перешла на шаг. Дважды сбивалась я с пути и теряла драгоценное время, пытаясь снова выйти на след. Под конец я уже совсем не соображала, в ту ли сторону все еще иду. Хотелось остановиться и упасть, но я все шла и шла.

Я должна была вернуться к лагерю.

Солнце стояло высоко, когда я вышла на край какой-то лощины. Впереди, далеко на восток, небо было ясное, зато позади меня на горы надвигались грозовые тучи. Я выпила последний глоток воды из бутылки и выбросила ее. Взгляд мой обшаривал долины, отыскивая два водопада, которые я так часто видела из лагеря. Используя их как вешки, я выискивала шахту и минуту спустя отыскала ее под уступом известняковой скалы. Надежда ожила во мне.

Я забралась на поверхность скалы, чтобы видеть получше. Заключенных собрали возле входа в шахту в окружении охранников. Я пыталась различить в толпе Юн Хонг, но было слишком высоко. Какой-то человек в серой одежде и головном уборе странной формы расхаживал возле шахты, помахивая чем-то зажатым в руке, из чего курился дымок. Ладан – поняла я мгновение спустя.

Из жерла шахты появилась фигура, она делалась все выше по мере того, как человек поднимался по уходившему вниз туннелю. Он был одет в белое, и я поняла: это Томинага, хотя разглядеть его как следует не могла. Он остановился перед заключенными и сделал то, чего ни один японец никогда не делал по отношению к ним – к нам – прежде: прижав руки по швам, он всем телом сложился в глубоком поклоне.

Выпрямившись, он подал знак охранникам.

Те принялись кучками отгонять узников в джунгли, подальше, в сторону от лагеря. Нужно было поспешить: спуститься к шахте и выяснить, куда погнали заключенных, пока я не потеряла их след. Однако что-то удержало меня посмотреть, что собрался делать Томинага.

Он отошел от входа, дойдя почти что до кромки джунглей. Ветер донес глухой рокот следовавших один за другим взрывов. А потом – тишина. Спустя мгновение пыль и дым вырвались из жерла шахты, но Томинага стоял по-прежнему, позволив облаку из земной преисподней укутать его полностью. Когда вскоре пыль немного осела, он стоял как стоял, в том же положении, вытянувшись во весь рост. Повернулся спиной к шахте и, не оглянувшись, вошел в джунгли.

И вдруг – как ножом срезало холм над шахтой, и вместе с ним вниз полетело все: деревья, камни, земля!

Когда я наконец-то спустилась в долину, шел дождь.

Я представления не имела, сколько времени прошло: может, два часа, а может, и четыре. Никак не могла отыскать лагерь, пока не поняла, что уже нахожусь в нем. Ограда была снесена. Все бараки до единого исчезли, клочок огорода с овощами для заключенных засыпан землей. Даже битый камень убран.

От лагеря не осталось ни следа.

Я побежала к шахте, обнаружив ее только по свежему оползню, похоронившему вход, побегам и деревьям, торчавшим из перемешанной земли. Я вглядывалась в джунгли вокруг, отыскивая тропу, по которой увели заключенных.

Гром прогрохотал где-то за горами. Потом еще раз, и по тому, как подрагивала земля под ногами, я поняла, что это не гром. Раздался третий взрыв, эхом раскатившись в горах. Я попробовала определить место, откуда прилетел звук. Это оказалось невозможно. В глаза бросилась хорошо утоптанная тропа, шедшая в джунгли, и я бросилась к ней.

Дождь хлестал все сильнее, ослепляя меня и превращая тропу в реку грязи. Не знаю, долго ли я шла, только в конце концов пришлось остановиться и укрыться под низко свисавшими ветвями…

Когда я снова раскрыла глаза, заканчивалось утро. Гроза прошла, но вода все еще лилась с веток и листьев. Дрожа, я встала и подошла к краю крутого откоса. С верхушек деревьев поднимался редкий утренний туман. Джунгли, казалось, тянулись до бесконечности, и я понимала, что только заблужусь, если стану забираться в них дальше. Повернув обратно, дошла до шахты. За ночь дождь смыл с горы все обломки. У меня подогнулись колени, и я рухнула на землю. Мои рыдания были единственным звуком в этом гробовом молчании.

Потом я поднялась. Пора было уходить.

Обернувшись на джунгли, куда охранники увели заключенных, я закрепила в памяти формы и цвета гор, известняковых гребней и поклялась Юн Хонг, что вернусь за ней, чтобы выпустить на свободу ее душу оттуда, где ее замуровали.

Я поплелась обратно к лагерю, и дальше, в джунгли, стараясь держаться тропы, по которой шла днем раньше. Ветки и колючки до крови расцарапали мне лицо и руки. Все время не оставляло ощущение, что кто-то преследует меня, как дикую зверушку. Наверное, тигр шел по моему следу. А может, демон джунглей подкрадывался ко мне, заставляя в смятении ходить кругами.

Меня бил озноб. Кости ломило. Настал момент, когда я поняла: никуда дальше я идти не смогу. Я улеглась в выемку, образованную корневой лапой инжирного дерева, и закрыла глаза. Я чувствовала, что охотившееся за мной существо подходило ближе. Кустарник сначала зашуршал, потом затрещал сильнее. Я раскрыла глаза. Слушала, как все ближе подходит это существо.

А потом листья папоротника передо мной раздались в стороны.

Туземец-парень лет пятнадцати-шестнадцати предстал передо мной. На нем была только набедренная повязка, а у губ он держал свою духовую трубку. Ни на миг не сводя с меня глаз, он достал висевший у пояса небольшой кусок ствола бамбука и вынул из него оперенное жало длиной с ладонь. Вложил его в духовую трубку, заложив мундштук кусочком ткани. Затем поднес мундштук к губам. Где-то в глубине моего сознания гнездилось знание того, что такие жала покрывают ядом, но я была слишком измотана, чтобы о чем-то беспокоиться и чего-то бояться.

Парень нацелил в меня свою трубку, надул щеки и выпалил жалом прямо мне в грудь.

Донесшиеся издалека крики и смех детей разбудили меня. Видела я все словно бы размытым, но смогла разглядеть, что раны у меня на руках обработаны: от них шел землистый запах какого-то отвара. Я лежала под грубым одеялом в углу длинной комнаты. Слышала голоса: судя по ним, вокруг меня было много других людей. А под досками пола похрюкивали свиньи и рылись в грязи цыплята.

Сколько я ни спрашивала, оранг-асли упорно отказывались сообщить мне, из какого они племени. В длинном жилом доме обосновались двадцать-тридцать семей, у каждой из них было свое место, совершенно открытое. Они продержали меня у себя целую неделю. Может, и дольше: я мало что помню из того времени. Я приходила в сознание и тут же теряла его. В короткие промежутки времени, когда я была в здравом уме, я гадала: не напичкали ли меня наркотиками. Непрерывным потоком приходили люди, усаживались на корточки и глазели на меня, но хранили молчание. Тот малайский, на каком говорила я, мало чем отличался от языка, на котором говорили они. Однако я подозревала, что они решили: будет безопасней сделать вид, будто они не понимают меня. Только однажды со мной заговорил вождь и рассказал, что нашедший меня парень не пытался меня убить своим жалом, а всего лишь хотел лишить сознания, чтобы самому отправиться за подмогой.