Всеобщая история любви - Диана Акерман

Жаргонным словом для обозначения пениса английское cock (буквально: «петух») стало еще в Средние века. Большинство ученых полагают, что это слово возникло как звукоподражание – кукареканье петуха, радостно кричащего: «Cock-a-doodle-doo!» Петуху, по его крику, дали название cock, а потом радостно возбужденный пенис назвали «петушком». Но я думаю, что такое употребление скорее возникло из другого значения слова cock, которое было в ходу в Средние века и обозначало клапан или вентиль водопроводной трубы. Любой четырехлетний мальчишка может создать великолепный словарь жаргонных слов, которыми можно назвать член. В древние времена на Среднем Востоке для него существовал свой эвфемизм – «колено». И действительно, в Месопотамии и колено, и пенис обозначались одним и тем же словом – birku. Существовал важный ритуал, во время которого отец сажал мальчика себе на колено и официально признавал его как своего сына. Есть вероятность, что с этим символическим актом связано и наше слово genuine в значении «подлинный» (буквально: «из колена»): оно производно от латинского слова genu, «колено», и соответствующего прилагательного – genuinus.

Всякий раз, произнося слово fascinate – «очаровывать, пленять», мы имеем в виду пенисы. В Древнем Риме фасцинии (ед. ч. – fascinum) были фигурками в виде эрегированного пениса. Люди их почитали и вешали на кухнях и в спальнях или носили на шее как амулеты. Считалось, что пенис достоин похвалы, обладает силой и даже может защитить от сглаза. Со временем все достойное уважения и изучения, все мощное и магическое, все поистине устрашающее, как пенис, стали назвать пленительным – fascinating. Это почитание фаллоса какое-то время продолжалось. Сотни церквей эпохи Возрождения заявляли, что обладают такой священной реликвией, как подлинная частица пениса Христа. Отсеченная во время обрезания крайняя плоть – единственная тленная часть Христа, оставшаяся на земле после Его вознесения на небо. Она бережно хранилась как сокровище, обладающее чудотворной силой, повышающей способность к деторождению. Женщины молились крайней плоти Христа, надеясь, что она поможет зачатию. Тринадцать таких реликвий сохранилось по сей день. Наиболее известная из них, хранимая в церкви Шартрского аббатства, помогла, по легенде, забеременеть тысячам женщин.

Не менее завораживающая история и у слова cunt, «влагалище». Мне бы хотелось думать, вместе с Джефри Чосером, что оно происходит от слова quaint – «нечто многослойное, многократно сложенное, таинственное». В Оксфордском словаре английского языка приводятся примеры использования этого слова еще в 1230 году, включая название по крайней мере одной улицы – Gropecunt Lane, располагавшейся в районе красных фонарей в средневековом Оксфорде и позже переименованной в Magpie Lane[69]. Однако, вероятно, это слово могло прийти и из Индии. Индуистскую богиню Кали, которую иногда изображали сидящей на корточках у тела мертвого бога Шивы и поглощающей своим влагалищем его фаллос, называли Кунти или Кунда (Cunti, Kunda). Древнескандинавским словом для обозначения женских гениталий было kunta, а протогерманским – kunton. Родственные слова можно найти во многих индоевропейских языках. А если обратиться к еще более древним временам, то его истоки можно найти в индоевропейском корне geu, что значило «впадина, углубление». В отличие от слова cock слово cunt не является жаргонным, но существует в нашем словаре с давних времен.

Люди Елизаветинской эпохи, любившие дерзкие каламбуры, придумали множество эвфемизмов для женских гениталий, и любимыми из них были «щель», «кольцо», «глаз», «круг» и «пустяк». Отсюда и непристойные шуточки в шекспировском «Гамлете», которыми обмениваются Гамлет и Офелия, когда устраиваются поудобнее, чтобы посмотреть представление.

Гамлет. Сударыня, могу я прилечь к вам на колени?[70]

Офелия. Нет, мой принц.

Гамлет. Я хочу сказать: положить голову к вам на колени?

Офелия. Да, мой принц.

Гамлет. Вы думаете, у меня были грубые мысли?

Офелия. Я ничего не думаю, мой принц.

Гамлет. Прекрасная мысль – лежать между девичьих ног.

Офелия. Что, мой принц?

Гамлет. Ничего.

Офелия. Вам весело, мой принц?

Гамлет. Кому? Мне?

Потом, разумеется, Гамлет скажет Офелии, чтобы она шла в монастырь (жаргонное обозначение публичного дома), однако пока он – бедняк любви, мечтающий о роскоши – лежать между ее ног.

Стоит отметить, что, говоря о двух полах, мы имеем в виду, что у мужчины есть пенис, а у женщины – вагина. Это различие, которое мы считаем само собой разумеющимся, таит в себе предубеждение и представление о том, что женщины – низшие существа. Орган наслаждения мужчины – пенис, а орган наслаждения женщины – клитор, а не вагина. Но даже если мы говорим о деторождении, это все равно неправильно: пенис мужчины доставляет сперму и может оплодотворять, а матка женщины готова принять ее яйцеклетки, которые могут быть оплодотворены. Приравнивая пенис мужчины к влагалищу женщины, на самом деле имеют в виду, что природой мужчине предназначено получать удовольствие во время секса, а женщине – служить средством для этого удовольствия и быть «ножнами» для его «меча»[71]. Тем самым сохраняется представление о том, что женщинам не положено испытывать удовольствие от секса и что, если это происходит, женщины нарушают природный и общественный порядок. Думаю, такое представление изменится еще не скоро, но это напоминает мне о том, сколько наших обычаев почти незаметно сохраняется в ткани нашего языка.

Слова «вагина» и «пенис» не только обладают долгой и оригинальной лингвистической историей: обозначаемые ими органы не менее ярко и эффектно проявили себя как орудия, которыми попирались законы, нарушался мир и оспаривались моральные нормы.

Чувствительным, утонченным, нежным и склонным к альтруизму душам определенная часть человечества может, конечно, показаться дикарями и садистами. Даже зная, что мы делаем с нашим природным наследием; даже при том, что я и сама временами была далеко не ангелом; даже читая в газетах жуткие рассказы о резне в Боснии, – я все-таки не понимаю, чисто по-человечески, как можно чувствовать беспричинную злобу, садистские наклонности или желание мучить другого человека независимо от того, сколько в тебе таится гнева или ненависти. Или как мы одновременно можем руководствоваться и добрыми, и злыми побуждениями. Умом, разумеется, я это понимаю даже слишком хорошо.