Меч и ятаган - Дэвид У. Болл

для хранения этрога. – Изящная работа. В ней ведь хранят этрог, если я не ошибаюсь? Удивительно найти такую вещь в пещере, правда? – Сальваго посмотрел на нее. – Кажется, ею пользуются евреи для своих грязных ритуалов. Кладут в нее какой-то фрукт, по-моему. – Он многозначительно замолчал. – А знаешь ли ты, Мария, что станет с евреями в Царстве Божьем?

– Не понимаю, о чем вы, – быстро ответила она. – Мои друзья – обращенные христиане. Я сама молилась вместе с ними. Если воры, ограбившие пещеру, отдали вам все, что нашли, где же распятие? Вот чему они молятся. Так они вам и скажут, и я поклянусь, что они говорят правду.

– Вот уж ни капельки не сомневаюсь. Ты наверняка готова жизнь отдать за них, – улыбнулся Сальваго. – Интересно, как на костре поведут себя детишки? Или твоя подруга… как ее там? Элли? Что она скажет, если ей к глазу поднести раскаленное железо? – спросил он и по глазам Марии понял, что победил. – Но это все такая морока. Я бы, конечно, пошел на все, чтобы выбить правду из твоих друзей. Но ты вполне можешь положить всему этому конец. Разве ты не понимаешь? Мне надо просто сказать жандармам, что вышла ошибка, и твои… обращенные христиане вернутся к своей обычной жизни. И я оставлю тебя в покое, Мария Борг.

– Чего вы хотите? – тихо спросила она, понимая, что ей не удается скрыть свой страх.

– Для начала поклянись, что перестанешь врать. Чтобы я ни о чем этом больше ни слова не услышал ни от кого.

– Я не вру.

– Прекрасно, – пожал плечами он. – Тогда разговор окончен. Мне пора. У меня еще много дел. Надо вершить правосудие над шлюхами, ворами и маранами.

Каждой клеткой своего существа Марии хотелось сопротивляться, но у нее не осталось выбора, ровным счетом никакого выбора. Елена подвешена в сети, Фенсу и Якобус в тюрьме. Все друзья, какие у нее только были в этом мире, в смертельной опасности из-за нее. Из-за нее одной.

– Не беспокойтесь, – сказала она и кивнула. – Я больше ни слова не скажу об изнасиловании.

– Этого мало, Мария, – встал перед ней Сальваго. – На колени!

– Пожалуйста! Не заставляйте меня делать это! Я больше никогда никому ничего не скажу! Даю слово, а я слово держу!

– На колени! – повторил он, и Мария медленно опустилась на колени на холодный каменный пол. – Изнасилования не было. Повтори.

– Изнасилования не было.

– Поклянись именем Спасителя твоего!

– Вы хотите умножить свои грехи, вынуждая меня совершить еще один? – тихо спросила она, уже не чувствуя даже боли.

– Говори!

– Не было никакого изнасилования. Клянусь!

– Именем Господа моего Иисуса!

– Прошу вас, не заставляйте меня! – прошептала она.

– Именем Господа моего Иисуса!

Мария закрыла глаза и почувствовала, как по щеке течет горячая слеза.

– Клянусь именем Господа моего Иисуса, – едва слышно прошептала она, но знала, что он услышал.

– А теперь ты пойдешь и скажешь то же самое епископу и навеки смоешь это пятно со своей души!

Обратной дороги нет, спорить уже было не о чем.

Конечно, она пойдет к епископу и все ему скажет. Конечно, она должна смыть это пятно со своей души.

Во дворец она ехала как в тумане. В голове все смешалось. Сначала они тряслись в повозке, потом их впустил ухмыляющийся ризничий, и они зашли в покои епископа. Она снова упала на колени, слезы струились по ее щекам. Доменико Кубельес, с добротой и сочувствием на лице, исповедал ее, и она созналась, что солгала. Он прикоснулся к ее лбу и перекрестил, отпуская грехи. Потом помолился за спасение ее души. Возрадуйся, дитя мое. Теплое молоко в серебряной чаше, чтобы унять ее слезы. Вручи свою душу Господу. Обратно в повозку ей помог сесть отец Сальваго, прикасаясь к ней бережно, как к фарфоровой статуэтке. Спустя минуту, час или год, когда он сказал ей, что пора выходить, его лицо исказилось от страха? Или от гнева? У него и правда в глазах стояли слезы, когда он уходил, а жандарм уводил ее, взяв за плечо?

Она не помнила. Все происходило будто во сне. Все смешалось, потерялось в скрипе железных петель, когда на нее надели тяжелые колодки и она повторила слова, которые ей велели произнести, она повторяла их раз за разом, во весь голос, даже когда горло сводило судорогой, а губы совсем потрескались, она повторяла их три дня подряд, чтобы их услышали все: рыцари, священники и простой народ.

Я соврала про дона Сальваго. Стоя на коленях под безжалостным палящим солнцем, она повторяла эти слова снова и снова и плакала, и все видели глубину ее раскаяния. Я соврала про дона Сальваго. Пусть Господь сжалится над моей душой.

Священник сдержал слово.

Елену, Фенсу и Якобуса отпустили в один день с ней. Она была рада, что ни они, ни другие жители Мекор-Хаким не видели ее в колодках. Ее видел только отец. Как-то вечером она подняла глаза и заметила его на другом конце площади.

Жандармы сказали, что все их имущество, включая коз, конфисковано. Они вернулись в Мекор-Хаким и начали жизнь заново.

Якобус рассказывал героические истории о том, что перенес в тюрьме, морщась, когда Элли промывала оставшиеся на спине кровавые следы от плетей, но стараясь не ударить в грязь лицом перед Марией. Теперь он восхищался ею еще больше, чем раньше. Он попал в тюрьму, защищая честь Елены. В открытую они об этом не говорили, но Якобус понимал, что у Марии тоже были неприятности, и он решил, что ее взяли по той же причине.

Елена сидела у источника, держа в руках кусочек обугленной материи – все, что осталось от ее вещей. Мария сидела рядом в полном отчаянии, так как понимала: у Елены отобрали все, что у нее было. Деньги, свечи, коз – все. У Елены самой в глазах стояли слезы, но она все равно пыталась утешать Марию, зная, как подругу гложет чувство вины.

– Помни, что во всем виноват священник, а не ты, – говорила она. – Он забрал у нас только наше имущество, но не наши мечты.

В пещере было больше тайников, чем жандармы смогли бы обнаружить и за целую неделю, и Фенсу обнаружил менору, надежно спрятанную подальше.

– Ты должен разбить ее, – сказала Мария, оставшись с ним наедине. – Дон Сальваго нашел шкатулку для этрога. Он все знает.

– Я и так слишком часто отрицал свою веру, – поначалу отказывался Фенсу. – Возможно, пришло время быть готовым умереть за нее.

Но у него была Элли, и дети, и все остальные. В конце концов он прислушался к ее доводам, и они с Коулом развели жаркий костер и расплавили менору, а на вырученные от продажи серебра деньги купили все самое необходимое.

– Однажды мы все восстановим, – просто сказал он, глядя в огонь. – Наш дом – Мекор-Хаким, источник жизни. У нас будет новая менора.

Мария черпала силы из их силы, но, глядя на плавящуюся в огне менору, понимала, что ей нужно сделать еще кое-что. Она не могла позволить дамоклову мечу вечно висеть над их головами.

Она долго продумывала свой план, проверяя каждую деталь. Вместе со всеми собирала траву песколюба, чтобы набить ею тюфяки, помогала очищать пещеру от пепла и золы, выбирала мусор из источника. Фенсу купил новые ложки, горшок для жаркого и все самое необходимое. Мария, Елена и Якобус ходили в поля в поисках диких коз, чтобы завести новое стадо. Медленно, но верно жизнь возвращалась на круги своя.

Воскресным утром, еще до рассвета, Мария тихо пробралась к устью одной из дымовых труб пещеры, где хранилось оружие. Нащупав расселину в скале, она пошарила там и достала аркебузу, старинное испанское кремневое ружье. Поискав еще немного, она нашла порох и мешочек с дробью, завернула все в подол платья, пролезла через дымоход и вышла через один из потайных ходов. Потом спрятала все в ущелье и вернулась в пещеру.

Никто даже не заметил, как днем, поддерживая огонь в очаге, она взяла горящий уголек и положила его в маленькую жаровню – металлическую коробочку с дырками для воздуха. Чуть позже она сказала всем, что пойдет на прогулку, забрала из ущелья оружие и пошла к дороге из Мдины в Биргу, продолжая прокручивать