Командировочные расходы - Николай Бенгин

Биллинг безрадостно усмехнулся – то, что он так старался выкинуть из головы – настоящее обличье нашей Вселенной, чуть мелькнувшее в круге вывернутого луча, представало теперь со спокойной очевидностью факта. Мир со всем его величием и богатством оказался кривым, морщинистым пузырем, скользящим куда-то по бесконечной плоскости, точнее не самим пузырем, а его раздувшейся, полной изъянов поверхностью. Один из таких изъянов – провалившийся глубоко внутрь, похожий на след циклопического лезвия шрам выглядел особенно неприятно. В глубине его отчетливо просвечивала белым истончившаяся оболочка слепров, но, что самое нехорошее, шрам жил какой-то своей хищной жизнью! Сквозь клубящееся багровое марево Биллинг смутно различал движущиеся вдали контуры других пузырей, но упорно пытался вернуться назад, к тому, что выглядело как обычная, хоть и сильно скособоченная человеческая фигура. Философ! Он и есть лезвие мира. Слепры, те самые – цвета парного молока, бьют из него сплошным, сокрушительным потоком…

Сфокусированный на сознании Философа древний механизм Шара, постепенно разгоняясь, как вышедший из-под контроля допотопный ядерный реактор, выдавал все больше абсолютной Власти в единицу времени. Встроенные мудрыми лохами многочисленные уровни защиты приказали долго жить, и теперь уже все без исключения мысли Философа немедленно реализовывались, калеча не только его самого, но и окружающее пространство. И главная опасность была уже не в Философе. Сам Шар, потерявший внутреннюю целость, ослабевший от рвущейся сквозь него Силы, представлял куда большую угрозу. Одна неосторожная мысль – и он взорвется мириадами брызг, быстро и необратимо превращая все разумные и полуразумные существа Вселенной в сброд безумных демиургов. Каждый, кто способен осознать себя, отличить «я» от «не я», обретет внезапную и сокрушительную, как вспышка сверхновой, Власть. И тогда вот оно – неограниченное искажение, другая реальность и всеобщий Кракен. Настанет время чудес. Любые случайные мысли с неудержимостью катастрофы примутся менять мир вокруг себя. Начнет сбываться несбыточное. Наивные мечты и ночные кошмары заполнят горизонт… и, разумеется, этот фейерверк продлится недолго. Вселенная попросту лопнет, разлетевшись бессмысленным мертвым дымом, или схлопнется в точку сингулярности…

Конечно, мир погибнет не навсегда и когда-нибудь вновь возникнет в виде новенького и может быть более симпатичного пузыря. Чуть погодя, по космическим меркам, родятся и расцветут новые цивилизации. А пока можно напоследок послушать, как звонко падают капли в большую, натекшую на пол лужу.

Громкий, поставленный голос диктора рывком вернул Биллинга к нормальному восприятию окружающего мира:

– Господин Леонид Рог Брскотгроссхам’цар, командир люкслайнера «Лотос» убедительно просит вас пройти к резервному шлюзу, расположенному на Северной стороне Второго пассажирского яруса. Персонал судна готов обеспечить вам наиболее удобный и быстрый переход.

– Ага, похоже – зовут. Мудрые луниты откликнулись на просьбу моих помощников, – Философ, неторопливо поднявшись на ноги, всем корпусом повернулся к Стайн. – Итак, пришло время выбора. Вы отправляетесь со мной в качестве биографа, секретаря и веселой подружки, или остаетесь здесь, к моему искреннему сожалению, навсегда?

– Пожалуй, останусь.

– Что ж, как говорится, жизнь манит нас тысячью ожиданий, из которых почти ни одно не исполняется. А исполненные ожидания почти всегда приносят разочарования, потому что только ожидаемая радость есть радость истинная[25]. Прощайте. Меня действительно не радуют лишние трупы, но согласитесь, я был слишком откровенен. Есаул, у тебя последняя возможность пострелять. Итак?

Штимер, поигрывая тяжелым стволом, тоже поднялся. Прищурившись, он окинул взглядом врага, расставил зачем-то пошире ноги и плавно поднял пистолет.

Биллинг понял, что время для размышлений кончилось. Оружие само по себе бессильно. Лазерный удар безвредно утонет в этой, все еще похожей на человеческую, но уже сильно скособоченной фигуре. В любой самой мимолетной мысли Философа сейчас больше силы, чем во всех двигателях всех люкслайнеров мира.

– Давай, – Философ, усмехнувшись, медленно развел руки, словно собираясь обнять всех присутствующих, – но мы оба знаем, что меня убить невозможно.

– Возможно, – будто издалека услышал Биллинг собственный голос, – если срезать левую руку ровно по манжету – он умрет. Навсегда.

Штимер, не целясь, нажал курок и мощный длинноствольный лазерник послушно выплюнул очередь. Два разряда прошли мимо, вспоров стену над головой ойкнувшего Петра, но один, самый первый, точно и чисто отрезал левую кисть Философа прямо по линии манжета. В глазах Философа мелькнуло удивление, некоторое сомнение… Редкие, не успевшие растаять снежинки застыли в воздухе. Капли, перестав отсчитывать секунды, замерли на полпути к луже. Звуки исчезли. Философ изумленно смотрел на перерубленную руку. Крови не было. Кисть медленно, как падающая скала, накренилась вперед. А потом Биллингу показалось, что его стукнули по голове, сильно, прямо в темечко. Сквозь разноцветные вспышки в накатившей следом темноте он ясно увидел знакомую стойку с мерцающими бокалами и бармена, небрежно подпирающего ее спиной. Бармен исподлобья и как-то недоверчиво смотрел ему прямо в глаза и вдруг улыбнулся широко и, как юноша, беззаботно.

Философ лежал лицом вниз, и изморозь поблескивала в его волосах. Рядом валялась розовая и совершенно целая кисть левой руки. Пальцы на ней больше не шевелились. Биллинг, не вставая с кресла, попробовал осмотреться. Голова громко гудела, но это было неважно. Он чувствовал, как медленно и блаженно спадает напряжение, словно дальнобойщик, который стиснув зубы, много часов подряд несся в глайдере по ультраскоростной трассе, пока, наконец, не свернул на боковое шоссе и теперь, выключив форсаж, постепенно сбрасывает скорость. Странные мысли, безумные прозрения и откровенные глюки тускнели и, надо надеяться, отправлялись на свое место – в смутные глубины подсознания. Биллинг ощущал блаженную легкость, но вертеть головой, а тем более туловищем было выше сил. Потихоньку скосив глаза, он обнаружил на полу Штимера. Свернувшись калачиком, обхватив голову и, что еще больше напугало Биллинга, выронив пистолет из рук, есаул неподвижно лежал около стола.

– Штим, – с трудом шевеля распухшей губой, проскрипел Биллинг.

– Итак, добро восторжествовало! – в голосе уцелевшего джана звучала вернувшаяся уверенность. – Полагаю, в моем присутствии более никто не нуждается. Я ухожу, но этот прискорбный инцидент навсегда останется в моей памяти. Пожалуй, никогда я не видел средоточие хаоса так близко.

С этими словами Элимон склонился над телом Философа. Легко перевернув его на спину, он выудил из нагрудного кармана ультрамариновый пенал и неторопливо направился к выходу. Биллинг с бессильной яростью смотрел вслед удаляющейся фигуре.

– А что это вы наши камни воруете?!

Джан бросил через плечо взгляд на вскочившего Петра.

– Ты хочешь остановить меня? – ехидно осведомился он. – Наверное, ты – мастер по боевым искусствам. Или нет?