Гений - Алексей Слаповский

– Час назад мы слышали взрыв снаряда и выстрелы автомата, что это было?

– Уберите эту гадость, – отвернулся Колодяжный.

Конопленко сунул диктофон в карман и зашел с другой стороны. Повторил вопрос:

– Что мы слышали за взрыв снаряда и выстрелы автомата?

– Это был взрыв снаряда и выстрелы автомата, – ответил Колодяжный.

– Но они были со стороны Грежина или с посторонней стороны?

– Источник неизвестен.

– Готовы ли вы к тому, что в Грежине может быть создана линия обороны?

– Мы ко всему готовы.

– Ваши действия в случае действительного осуществления этого факта?

– По обстоятельствам.

– Думаете ли вы, что это дает о себе свидетельство третьей силы, то есть третьяков?

– Я думаю о том, что вижу своими глазами. И о том, что знаю. Чего я не вижу и не знаю, я об этом не думаю. Я не астролог.

– Но предположения?

– Никаких предположений.

– Хорошо, спасибо.

– Пожалуйста.

[44]

Редакция газеты «Шлях» размещалась в том же здании, где была резиденция Марины Макаровны Головы. И там же, на трех этажах неказистого кирпичного дома, построенного в семидесятые годы прошлого столетия, гнездились все отделы и подразделения районной администрации. Торопкий зашел в помещение редакции, состоящее из двух комнат, увидел, что сотрудники уже на месте – маленькая шустрая Варя Гейко и увалень Михалыч, рыхлый, сиплый и вечно над чем-то посмеивающийся, – поздоровался с ними и отправился к Марине Макаровне, чтобы согласовать статью, которую мысленно уже написал. Конечно, он свободный человек и журналист, но теперь пора общих дел, а общие дела требуют единства.

У Марины Макаровны сидел Чернопищук, с которым она всегда советовалась по самым важным вопросам, хотя формально он занимал не самое высокое место в ее окружении. Они обсуждали новость: появление вблизи Грежина войск. Откуда эта новость прилетела, неизвестно, но все в администрации уже об этом знали. В кабинет деликатно заглянула помощница Христя (Марина никогда не называла ее секретаршей), сказала, что пришел Торопкий.

– Пусть заходит.

Алексей сразу же начал излагать свои мысли.

– Я вот что, Марина Макаровна, давайте наконец переименуем газету! «Шлях свободи», например!

– Почему свободи? Свободы?

– Точно заметили! Хватит, в самом деле, изображать украинскую принадлежность, когда ее нет! И не шлях, а путь. Тогда – «Путь свободы».

– Ну, пусть, – сказала Марина Макаровна, давним опытом знавшая, что от названия газеты ничего не зависит, как, впрочем, и вообще от районной печати, всегда существовавшей больше для форса, чем для дела.

– И я хотел бы посоветоваться. У меня тезисы передовой статьи, но, если вы что-то добавите и внесете, у нас получится что-то вроде манифеста нового Грежина, независимого и…

– Не гони, Алексей, – Чернопищук сразу же устал его слушать. – Мы тут как раз про новый Грежин. Не поторопились ли мы, вот вопрос. Марина Макаровна сомневается, и я с ее сомнениями согласен. Мы только пальцем шевельнули, траншею вырыли, а уже какой резонанс! Нагнали кучу пограничников, причем нас никто в известность не поставил. Думаю, там не только пограничники. И никого не пускают. А с той стороны войска подтягиваются.

– Я не знал. Я только какие-то странные выстрелы слышал.

– То-то и оно, – вздохнула Марина Макаровна, которая освободилась от своих ночных мыслей – словно протрезвела. – Окажемся меж двух огней, как в Донецке и Луганске, что будет? Сейчас у людей вода, газ, свет, все есть!

– Слава богу! – добавил Чернопищук с видом гордости, потому что вода, свет и газ были в его ведении. Может, именно поэтому Марина Макаровна и держала его при себе главным советчиком.

– Как же так, Марина Макаровна? – огорчился Торопкий. – Нам еще руки вверх не скомандовали, а мы уже подняли? Вы извините, но я со школы помню, – и Торопкий с выражением продекламировал: – «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой!»

– Вы тоже учили? – удивился Чернопищук. – А я думал, молодым уже этой рацеи не досталось.

– Это почему же рацея, Виталий Денисович? Это «Фауст», между прочим!

– Да? А я думал, Маяковский какой-нибудь. А мне, знаешь, Леша, дорогой, всегда непонятно было: если каждый день на бой идти, то жить когда?

– Но это же в переносном смысле! Не воевать, а… Ну, отстаивать, быть принципиальным, не прогибаться.

– Вот и отстоял бы ты мне трубы, если такой принципиальный.

– Какие трубы?

– Такие! Четырехсотмиллиметровые, которые мне из Харькова полгода назад обещали прислать, восемьсот метров, позарез нужно! Я им все телефоны обзвонил, все пороги оббил, никакого толка! Вот и напиши статью – и лучше сразу в харьковскую газету, а то в республиканскую! А заодно в интернеты свои написал бы, вы там все сидите – ради чего? У меня три пятиэтажных дома считаются с канализацией, а ее нет, люди зимой из квартир на улицу срать бегают, это нормально? Там два инвалида войны на меня уже заявление в суд написали. Вот и отстаивай их жизнь и свободу!

– Это быт, Виталий Денисович, а я говорю о свободе духовной…

– Знаю! И я о ней же. Посиди, как они, на морозе с голой жопой, никакой свободы тебе не надо будет!

– Ну, если опускаться на уровень жопы…

– Мужчины, тут женщина вообще-то, – напомнила Марина Макаровна. – А что касается биться за жизнь и свободу, я скорее с Виталием Денисовичем согласна. Каждый день, но понемногу. В рабочем порядке. Я даже вам так скажу: если бы у всех людей совесть была, то и биться не надо было бы. И всё, хватит тут теории. Надо решать, что делать.

– То есть вы от идеи автономии отказываетесь? – напрямую спросил Торопкий.

– А она разве была? Мы ее в порядке обсуждения имели в виду. Ты, Алексей, прямо как продавец в магазине: если взял покупатель вещь в руки – покупай! А мы посмотрели и на место положили.

– Тут вот что: из-за Вени Вяхирева буча поднялась, – сказал сведущий Чернопищук. – Он зачем-то в Сычанск ездил со всей своей командой и с Мовчаном, который начальник российского грежинского ОВД.

– Знаю, – кивнула Марина.

– Ну вот. И будто бы они выкрали из морга тело сына Мовчана. И была за Веней погоня, но они сбежали. Вот они и прибыли – Веню арестовывать за измену родине.

– Целой армией?

– Никто не считал и не видел, может, там пара машин всего. А ты, Марина, знаешь, как у нас народ приврать любит в сторону увеличения.