Хранитель Мечей. Война мага. Том 4. Конец игры. Часть 2 - Ник Перумов

НЕ ДАМ, НЕ НАДЕЙСЯ! ТВОЙ ДРУГ, ИМПЕРАТОР МЕЛЬИНА, СРАЖАЕТСЯ!

А, лениво подумал Фесс, заворожённо глядя на еле шевелящегося Салладорца – как и в самом некроманте, человеческого в нем осталось крайне мало. Сражается. Пусть. Какая разница…

ТЁМНАЯ ШЕСТЁРКА СРАЖАЕТСЯ ТОЖЕ! – не унимался голос. И трудно уже понять, то ли Фесс спорил сам с собой, то ли к нему и впрямь обращалась иная сущность.

Не хочу, вяло ответил некромант. Всё сделалось неважным и ненужным. Даже бело-жемчужный росчерк на чёрном – неподвижная Рысь-Аэсоннэ – не вызывал никаких чувств. Словно от Кэра Лаэды не осталось даже души, одна низшая её фракция, заставляющая двигаться тело. Оказавшееся, однако, бесполезным, несмотря на все мышцы, клыки и когти.

Император.

Император сражается.

Тёмная Шестёрка сражается тоже.

Драконы…

…Семь окутанных пламенем чешуйчатых тел с рёвом обрушились на защитников Салладорца.

Чаргос успел первым, окатив пламенем шестирукого великана, изрядно потеснившего Зенду и Дарру, хвост дракона ударил, словно исполинская палица. Следом за предводителем вступили в битву и остальные шестеро Хранителей; они вступили, а некромант Неясыть всё не мог оторваться от нагретой его собственным телом стены.

Чёрная башня казалась чем-то вроде материнской утробы. Не оторвёшься, пока с кровью не перережешь пуповину.

Зелёное пламя трёх чудовищных тварей Эвенгара смешивалось с рыже-алым огнём эвиальских драконов. Камни Башни затряслись под лопатками некроманта – не человека, но поистине диковинного существа, соединившего в себе черты и дракона, и вепря.

А Салладорец – совсем рядом, смешная фигурка, руки и ноги дёргаются, словно ненужные, и живёт только жуткого вида опухоль на плече. Комок окровавленного мяса, где алое, человеческое, смешанное с гнилостно-зелёным, выпускает щупальца, подтягивает, перемещает беспомощное тело; всё ближе и ближе к некроманту.

Жемчужная драконица меж тем шевельнулась. Или показалось? Здесь ничему нельзя верить, ни глазам, ни даже сердцу. И «собрав последние силы» не поможет. Нет их, сил. Ни первых, ни последних.

Салладорец оказался победителем. Всё рассчитал, всё предусмотрел.

Молодец…

Равнодушно-тупая мысль тонет в заткавшем сознание зеленоватом тумане. Проклятый цвет, ты повсюду – цвет смерти и распада, а вовсе не цветения и весны, как могло бы показаться.

Хлюпанье, мокрые шлепки. Совсем рядом. Вроде должен испытать гадливость, ан нет. Ничего…

Счастье, что отец меня таким не увидит. Или мама. Или тётя Аглая.

Слова. Не чувства, просто царапающие зелёный туман корявые символы. Стремительно теряющие смысл, превращающиеся в непонятные никому закорючки на страницах тома древней магии.

«Папа…»

Голосок Рыси едва-едва доносится. И сама она, могучий дракон, пусть и не достигший предела силы, еле двигается.

«Папа, мы умираем?»

В её словах нет страха. Одна лишь усталая досада. Недотянули, недоделали, оказались слабее, чем мнилось.

Умираем, Рыся? Наверное. Но это уже неважно. Я повторял это много раз, терпя очередное поражение – «неважно, неважно, неважно»; как заклинание, чтобы защититься от горького, непереносимого стыда. Даже не столько вслух, не столько именно этим словом – сколько старался убедить себя «логикой» и рассуждениями. И вот оказался у последней черты, когда уже и доказывать нечего.

Кто-то дергает, мол, встань и иди. Куда, зачем, для чего? Западная Тьма вырвалась на свободу. Даже прикончив Салладорца и отобрав Аркинский Ключ, я ничего не достигну. Не силами простого человека ставить преграды такой мощи…

…Нет, это не я говорю. Это я всё слушаю. А за меня лепечет какая-то растекающаяся зелёною слизью тварь.

…Драконы, Тёмные и твари Салладорца сплелись в один жуткий клубок. Магия против когтей, заклятья против пламени. Призраки схватились с наделёнными плотью. Там трещала и рвалась сама реальность Эвиала – враги не разменивались на какие-то там молнии и огнешары.

«Папа, – виновато произносит Рысь. – Прости. Не смогла. Очень… больно. Не пошевелиться».

Откуда-то возникает картина – Клара и воительница Райна, вдвоём на чёрном драконе, так напоминающем Сфайрата, несутся среди облаков дыма над знакомой опрокинутой пирамидой, до сих пор охваченной пожарами; а навстречу им – колоссальная, от земли до неба, фигура, раскинувшая руки, в пылающих яростным светом белых одеждах, испачканных на боку чем-то красным, вроде крови.

Даже Клара не сдалась. А ты лежишь.

Слова-калеки, слова – смутные письмена. Нет смысла, нет цели, ничего нет.

Где то волшебство, что позволит мне встать?

Нет, не волшебство. Оно тут и вовсе ни при чём.

Из глубины памяти пробивается тёплый луч, картина, давно и тщательно отгоняемая: он, мама и отец высоко в окружающих Долину горах, на лугу возле тщательно выложенного водопада. Водопад сделала мама по просьбе мессира Архимага, Кэр это твёрдо запомнил. Грохочущий поток низвергается с вершины острой скалы, где воде, вообще говоря, взяться неоткуда. В каменной чаше у подножия водопада – круглые листья водяных лилий, мама придала им ещё и аромат, какой никогда не встретишь в природе.

Да, это был их последний день вместе. Отец уходил усмирять восстание Безумных Богов, мама… уходила тоже. Кэр не помнил, куда и зачем. Главное – что она оставляла его, не брала с собой. Бросала на тётку. Аглая была доброй, но всё равно – как может она заменить его маму?!

Грохочет водопад.

«…и вспененного демона ничем не усмирить!» – дочитывает мама вслух чьи-то стихи.

А его усмирили.

Что-то горячее пробивается по самому краю сознания и памяти – грохот водопада, блеск солнца среди круглых смарагдовых листьев, шершавость нагретого солнцем Долины камня.

Мама, отец! Я вас подвёл.

«Нет, Кэр, ты ещё не успел. Но уже очень, очень близок».

Вставай, ты, лежебока!

Это уже он сам себе.

Не то дракон, не то вепрь – странное тело, заключившее в себя сознание Кэра Лаэды, вздрагивает, поджимает лапы, подтягивает их под себя.

Кажется, что рвутся все жилы. Кажется, он успел прирасти к земле, чем бы она здесь ни оказалась; а вот Чёрная башня помогает, словно подталкивая в спину.

…Вертясь, ломая крылья, диким, безумным клубком из схватки выкатывается изумрудный дракон. Грудь вспорота, видно, как бьётся сердце, толчками выплескивая из раны дымящуюся кровь. Вайесс умирает, она поворачивает голову, в упор глядя на некроманта.

В глубине разорванной груди ползает целый сонм отвратительных ярко-зелёных змей.

«Добей!» – умоляет драконица.