Григорий Котовский. Загадка жизни и смерти - Борис Вадимович Соколов

«Во время польской войны, когда Алексей Алексеевич пошел на службу, об этом никакого понятия не имели, не только крестьяне, но и средний круг интеллигенции. Только после заключения мира с Польшей Коминтерн основался у нас, как в своей собственной штаб-квартире. Вот этот момент, когда Россия была связана по рукам и ногам грубой чернью и чекистами-большевиками, Европа пропустила мимо ушей и дала возможность на свою голову Третьему Интернационалу запустить свои цепкие щупальца во все страны в виде своего Коминтерна.

– «Отсель грозить мы будем шведу», – сказал Петр I, основывая «Санкт-Петербург». Большевики, основывая свой штаб Коминтерн в том же Петрограде, теперь грозят не только шведу, но и всему миру. И уже теперь этот город должен забыть о Петре, ибо зовется Ленинград… Если Бог жизни даст – будем наблюдать. Повторяю: они гонят церковь, основывая новую религию: Ленинизм. (ГАРФ, ф. 5972, оп. 1, д. 21б, л. 100).

Сам Брусилов во втором томе своих воспоминаний так объяснял свое поступление на службу к большевикам: «Я, как военный с малых лет, страдая эти годы развалом армии, надеялся опять восстановить ее на началах строг ой дисциплины, пользуясь красноармейскими формированиями. Я не допускал мысли, что большевизм еще долго продержится. В этом я ошибся, но я ли один? (Убежден, что многие помогавшие Троцкому воссоздать русскую армию, хотя бы и называлась она «Красной», думали так же, как и я)». Между прочим, Брусилов утверждал, что, прежде чем подписать воззвание к офицерам с призывом вступать в Красную Армию для борьбы против Польши, он говорил с Троцким и просил его «дать мне гарантии спасения офицеров от преследования чекистами, от злобно натравленной ими черни. Троцкий мне обещал, что все зависящее от него будет сделано, но что он на ножах с «Чекой» и что Дзержинский его самого может арестовать (это было в 1920 году, а что случилось с Троцким в 1925?!)» В данном случае, думается, Троцкий не врал, и это не была работа по принципу доброго следователя Троцкого и злого следователя Дзержинского. Насчет того, что Феликс Эдмундович мог его арестовать, Лев Давыдович, конечно же, сознательно допустил поэтическое преувеличение. Троцкого, в тот момент – второго человека в стране после Ленина по своей значимости, члена Политбюро и главу Красной Армии, Дзержинский арестовать никак не мог. Для этого требовалось решение Политбюро, а такое решение в 1920 году было абсолютно невероятным. Но определенное противостояние между Троцким и Дзержинским имело место еще в годы гражданской войны. Так, в июле 1919 года глава ВЧК без ведома председателя Реввоенсовета арестовала тогдашнего главкома Красной Армии И. И. Вацетиса и некоторых его сотрудников по обвинению в военном заговоре. Обвинение не подтвердилось, и Вацетиса вскоре освободили, но с поста главнокомандующего он слетел.

Кстати сказать, в воспоминаниях, которые в России Брусилов предполагал опубликовать только после падения большевиков, он похвально отозвался о председателе Реввоенсовета: «Да, в сущности Троцкий по энергии, уму и организаторским способностям, конечно, выдающийся человек».

А в связи с началом широкомасштабной советско-польской войны весной 1920 года Алексей Алексеевич отмечал: «С юга стал наступать Врангель, с запада поляки. Для меня было непостижимо, как русские генералы ведут свои войска заодно с поляками. Как они не понимали, что поляки, завладев нашими западными губерниями, не отдадут их обратно без новой войны и кровопролития. Как они не понимают, что большевизм пройдет, что это временная, тяжкая болезнь, наносная муть. А что поляки, желая устроить свое царство по-своему, не задумаются обкромсать наши границы. Я думал, что пока большевики стерегут наши границы, пока Красная Армия не пускает в бывшую Россию поляков, мне с ними по пути. Они сгинут, а Россия останется».

Когда в сентябре 1920 года большевики получили преувеличенные данные о разложении в войсках Врангеля, возник проект превращения врангелевской армии в красную Крымскую армию под командованием Брусилова, под руководством которого только будто бы и соглашались служить бывшие белые офицеры. В связи с этим Брусилова побудили подписать обращение к врангелевцам с обещанием амнистии в случае перехода на сторону Красной Армии. Заместитель Троцкого Э. М. Склянский сообщил Брусилову, что тому, возможно, придется выехать на юг, чтобы принять под командование бывшую врангелевскую армию, и предложил составить список будущего штаба армии. И Алексей Алексеевич воспрянул духом. Он вспоминал: «Я воодушевился, поверив этому негодяю. Я думал: армия Врангеля в моих руках, плюс все те, кто предан мне внутри страны и внутри Красной Армии. Конечно, я поеду на юг с пентаграммой, а вернусь с крестом и свалю этих захватчиков (или безумцев, в лучшем случае)». Но маниловским мечтам старого генерала о лаврах русского бонапарта не суждено было сбыться. По свидетельству Брусилова, вопрос о командовании армией отпал очень быстро: «Я пригласил в этот же вечер нескольких людей, которым вполне верил, но с которыми очень редко виделся, чтобы распределить роли. Мы все обдумали… распределили должности… И стали ждать, день, другой, третий… Склянский ничего не давал знать. А гораздо позднее он сообщил мне при случае, что сведения были неверные, никакого бунта не было и что все таким образом распалось». Алексей Алексеевич был уверен, что про «Красную Крымскую Армию» Склянский выдумал, чтобы добиться брусиловской подписи под воззванием к врангелевцам. Потом многие офицеры поверили, что, раз Брусилов, наряду с Лениным, Троцким и главкомом С. С. Каменевым, обещал им прощение, то им ничего не угрожает, остались в Крыму, и вскоре были расстреляны. Потому-то и называл Брусилов Склянского негодяем. Но на самом деле Эфраим Маркович не врал. К красным действительно перешел 8 сентября 1920 года врангелевец, поручик Яковлев, и сообщил о якобы существующем заговоре против Врангеля и готовности врангелевцев перейти под начало Брусилова при условии, что будет обращение от советского руководства с обещанием амнистии. Ленин назвал это дело «архиважным» и советовал принять предложение, составив соответствующее обращение. На самом же деле сообщение Яковлева, скорее всего, было дезинформацией, разработанной в штабе Врангеля с целью побудить советское командование снять часть сил с Южного фронта и перебросить их против Польши. Но даже если вообразить себе, что врангелевцев действительно удалось бы объединить в «Крымскую Красную армию» под командованием Брусилова, то можно не сомневаться, что Троцкий, Склянский и другие большевики не дали бы Брусилову самостоятельно и шага ступить, поместив его под крепкий надзор и караул и уготовив ему роль «свадебного генерала». И ни о каком перевороте он и помыслить бы не мог. Но Брусилов, как и многие другие «бывшие», еще долгое время верили, что Советскую власть можно свергнуть сравнительно легко. Надо только, чтобы во главе восстания встал какой-нибудь популярный деятель. Брусилов, не сомневавшийся в народной любви к своей собственной персоне, готов был при благоприятных обстоятельствах такое восстание возглавить. Но большевики плотно контролировали каждый его шаг, равно как и жизнь других сколько-нибудь видных представителей прежней военной и политической элиты, периодически арестовывая их, а то и расстреливая. Поэтому явилась мысль, что восстание может возглавить кто-то из известных большевиков, особенно военных, только большевиков «правильных», «государственно мыслящих».

И Брусилов, и его супруга, и многие другие «внутренние эмигранты» в России и настоящие эмигранты за ее пределами верили, что военное восстание могут возглавить Котовский или Фрунзе, или они вместе. Хотя, если разобраться, с чего это вдруг бывший бессарабский разбойник, при прежней власти приговоренный к смертной казни, а при новой вознесшийся до командира кавалерийского корпуса и главы процветающей сельскохозяйственной коммуны, будет стремиться свергнуть большевистских правителей в Кремле? Чем они ему особенно не угодили или досаждали, если даже с собственными комиссарами у него серьезных конфликтов не было. По крайней мере, таких, которые бы отразились в архивных документах. А уж профессиональному революционеру Фрунзе, ставшему большевиком еще в 1904 году, дважды приговоренному к смерти, как и Котовский, несколько лет проведшему на каторге, с чего было восставать против коммунистической власти? Сторонником Троцкого он никогда не был, наоборот, активно выступал на стороне Сталин против бывшего председателя Реввоенсовета, о чем рассказывала, в частности, вдова Котовского. Также нет никаких свидетельств, что у Фрунзе были честолюбивые планы свергнуть Сталина и самому возглавить страну. Для этого он был еще просто слишком молод, будучи на 4 года моложе Котовского (хотя до самого конца думал, что старше его на два или три года). У нег о не было ни достаточной поддержки в партии, где его вообще мало кто знал, ни в армии, где немало было еще сторонников Троцкого, которых постепенно теснили сторонники Сталина. У Фрунзе же вообще