Чужая игра для сиротки. Том второй - Айя Субботина

— Что, разбалованная девица боится боли? А ведь ты любила смотреть, как палачи твоего отца кнутами сдирают кожу с еще живого человека. Никогда не думала, каково это — оказаться на его месте?

Она слишком бытро мотает головой.

— Очень зря, герцогиня. Потому что каждый палач хотя бы раз в жизни побывает под пытками.

— Эвина должны были доставить в Горностаевый приют! — выпаливает мерзавка. — Живого!

— Так, хорошо, продолжай щебетать.

— Я просто хотела…

— Правду! — рявкаю я, уже нюхом чувствую попытку приукрасить правду «вынужденной необходимостью». Если бы Эвин был нужен ей мертвым, она бы уже давно придумала, как подослать к нему наемных убийц. Но мертвый король без наследника — это прямая дорога в распри и затяжную войну за корону.

— Чтобы он взял меня в жены! — всхлипывает Лу’На.

И снова не новость. Я, кажется, уже перестаю ждать от нее удачных кульбитов, но все еще не могу не признать, что она была гениальна почти до последней минуты.

Наверное, будет быстрее, если я сам попытаюсь воссоздать всю цепочку событий. А дрянь пусть кивает, лучше молча, чтобы я не вырвал ей сердце голыми руками. Искушение сделать это слишком велико, в особенности теперь, когда под падающей личиной Тиль начинают проступать уродливые черты. Это словно насмешка над светлым образом, который я ногу в свое сердце, и который эта тварь до сих пор пытается запачкать своими интригами.

— С самого начала твой план был очень прост, да, герцогиня? — Я поворачиваюсь к ней лицом, выразительно приподнимаю бровь, давая понять, что разрешаю ей издать в ответ какой-то утвердительный звук.

Она медлит, но потом быстро и коротко кивает.

— Ты нашла сиротку из монастыря — достаточно смазливую, верующую в Плачущего, а значит, способную на сострадание. Наивную и беспомощную, лишенную всякой защиты. Случись что — никто не стал бы за нее вписываться и тем более мстить, если бы потом она просто исчезла. Возможно, ты каким-то образом нашла ее раньше той ярмарки, после которой ты устроила вашу «случайную встречу».

Сначала она удивленно выпячивает глаза.

Ждет, что я скажу, откуда мне это известно, а потом ее и без того безобразное лицо искажает гримаса оскала. Герцогини снова пытается плюнуть на пол, но на этот раз только пачкает рубашку на груди. Беспомощно стонет, зыркает на меня и ее внезапно прорывает. Глухо и зло, словно волка, который вдруг понял, что из этого капкана он выберется только если отгрызет себе лапу.

— Все в этом мире продается и покопается, — говорит она. — Особенно легко почему-то покупается лучшие друзья. Поэтому, Нокс, ни у тебя, ни у меня, нет близких — мы-то знаем, что враг не ударит в спину, потому что врага ты встречаешь лицом к лицу.

— В спину бьют те, кому мы доверяем, — охотно продолжаю я. Почему бы и нет, если это — чистая правда?

— Подружка твоей девчонки. Еще никогда я не покупала людей так задаром.

Я вспоминаю, что Тиль что-то говорила о какой-то своей подруге. Наверное, речь идет о ней? Вряд ли суровые монастырские наставницы поощряют шумные дружеские посиделки между послушницами.

— Она рассказала тебе про лейтенанта? — озвучиваю следующую часть ребуса.

— И рассказала, и показала. — Лу’На гадко хихикает. — А потом, когда твоя девчонка разнюхала правду, помогла держать ее в узде, прикинувшись моей несчастной пленницей.

Мне остро хочется отмыться от всей этой грязи. А ведь я не первый год добровольно ныряю в дерьмо человеческих душ, и думал, что привык. А был ли в этой истории хотя бы один человек, кто не продался и не искал личной выгоды?

Только моя малышка, которая и заплатила… за всех.

— Мальчишка правда поверил тебе? — Меня действительно интересует этот вопрос.

— Хочешь знать, не облапошил ли он тебя? — хихикает она. — Успокойся, Нокс, он правда почти не при чем. Еще один болван, которого даже неинтересно было дурачить. Он готов был заглядывать мне в рот и облизывать руки, лишь бы я помогла монашке сбежать. У тебя есть соперник, Нокс — хороший славный гвардеец Эвина. Как тебе такой поворот?

Я шарахаюсь назад, но только потому, что порыв вцепиться зубами ей в глотку становится слишком сильным. Контролировать его почти невозможно, а до конца истории еще слишком далеко.

— Ты наняла разбойников, подстроила свое якобы похищение, а в назначенный час мальчишка должен был провести девушку нужной улицей, чтобы они пошли за ней следом. Потом ты придумала историю с отбором, с влюбленностью в короля и с тем, что Тиль всего-то нужно побыть тобой какое-то очень короткое время, произвести впечатление на короля и… за все это она получила бы свободу и жизнь, о которой мечтала.

— Ты сегодня на удивление прозорлив, — язвит мелкая дрянь, но я пропускаю ее слова мимо ушей, потому что куда больше меня занимает распутывание клубка.

— И чтобы держать все под контролем, — продолжаю мысль, — ты решила примерить новое лицо. Кстати, герцогиня, почему графиня Ферфакс? И во сколько тебе обошлась эта продажная рогатая шкура?

— Ой, Нокс, не разочаровывай меня, — она закатывает глаза, изображая глубокое разочарование, и я поддаюсь желанию еще разок затянуть петлю цепи.

Мелкая тварь хрипит, роняет слюну и слезы. Вид ее искренних страданий снова тормошит мою Тьму, и я поскорее отворачиваюсь, чтобы не зайти слишком далеко.

— Я жду ответ, — тороплю ее. Плевать, что сейчас она способна лишь хрипеть.

— Графиня… просто заплатила за предательство своего отца. Как однажды уже заплатили ее мать и сестра. Они с отцом всегда вели затворнический образ жизни, и никто не распознал бы подмену.

— А Сайфер?

Она так долго молчит, что я, скрепя сердце, поворачиваюсь.

— Он сам пришел ко мне, Нокс, и задолго до того, как мы начали играть с тобой в кошки-мыши.

Она замолкает, но продолжение звучит в моей голове тяжелыми ударами колокола.

Теперь понятно, кто был архитектором всего этого плана.

Бездна, я должен был…!

Лу’На многому научилась у своего отца, она росла и впитывала все его хитрости и подлости. Но настоящая интрига, мастерская, ювелирная, настолько отточенная, что я не учуял ее даже когда она шастала у меня перед носом — она была слишком… прекрасна, чтобы созреть в голове смертного.

Такую адскую красоту мог придумать лишь Хаос.

— Он любил ее, — слышу собственный глухой от внезапной болезненной правды голос. — Любил Л’лалиэль.

Почему я не понял этого раньше? Это же… так очевидно.

Все порождения Хаоса тянутся друг к другу. Как тени погожий день, они жмутся друг к другу, чтобы выжить и выстоять, пока солнце не закончило их короткий век.

Ведь точно так же… и я почувствовал Тиль.